Советская жизнь Льва ЛАНДАУ глазами очевидцев (Москва: Вагриус, 2009)

 

Из писем П. Е. Рубинина

 

Павел Евгеньевич Рубинин ушел из жизни в 2006 году. И всё оставил людям. В его книгах и статьях, в его помощи историкам и журналистам, воплотилось уникальное служебно-жизненное положение – тридцать лет ближайшим помощником Петра Леонидовича Капицы и двадцать лет собирателем, хранителем и публикатором богатейшего архивного наследия замечательного физика и его не менее замечательной жены Анны Алексеевны Капицы, урожденной Крыловой.

Это было исключительное везение и одновременно иллюстрация пословицы «нет худа без добра». Павел Евгеньевич, чистый гуманитарий, с институтом военных переводчиков за плечами, после ареста отца вышвырнутый из военно-переводческой жизни и с трудом нашедший работу библиотекаря в ремесленном училище, попал в центр академической науки и в эпицентр мощного природного явления под названием «П.Л.Капица». А Петр Леонидович и Анна Алексеевна приобрели близкого человека, который всей душой, умом и сердцем, принял их жизненные истории и был способен эти истории видеть в контексте истории российской и мировой. Повезло, стало быть, и истории науки и тем историкам, кому довелось с Павлом Евгеньевичем общаться.

Досталась и мне радость профессионального и личного общения с ним. Около двухсот писем в моем архиве помогают памяти переживать это счастье заново. Мне и сейчас страшновато смотреть на его однострочную емелю: “Na etom ia zakanchivaiu nashu perepisku, kotoraia stanovitsia vse bolee bessmyslennoy i nepriiatnoy” (тогда интернет с трудом вмещал киррилицу). И с облегчением читаю его слова неделей позже: “откажемся от попыток друг друга "переубедить", от чего предостерегал Лео Сцилард. Будем "прояснять", этим заниматься приятнее и полезнее”.

Уже отсюда видно, что историей науки Павел Евгеньевич занимался со всей силой гуманитарных чувств. И в этом – в воссоздании гуманитарного смысла историко-научно-технических событий – его главный вклад.

Живые портреты, иногда несколькими штрихами, тех людей науки, которых он видел по долгу службы, - давали порой больше подробных описаний. К примеру, когда возобновились разговоры о том, что Ландау после аварии, якобы, интеллектуально восстановился, я спросил его мнение. Он лишь махнул рукой, зачеркивая все эти разговоры, и сказал, что в Ландау, даже при случайных встречах в коридоре Физпроблем, его всегда поражал взгляд – излучающий яркий свет. А после аварии – погасший напрочь. И это было больно видеть.

Он очень помогал мне в работе над биографией Ландау, особенно поддержкой в трудном вопросе о знаменитой листовке. Но вначале несколько удивил, сказав, что с гениальным Ландау в общем-то все просто, а вот представить благородную природу неразлучного с ним Е.М.Лифшица и его подлинную огромную роль и труднее и важнее, потому что тот совершенно не заботился о собственном «имидже», а бытующие черные мифы-сплетни трудно растворимы.

Павел Евгеньевич считал, что дурацким, но стойким мифом лучше всего противопоставлять простую, но глубокую правду, которую можно понять лишь в живом противоречивом контексте научной жизни.

Приводимые ниже фрагменты нашей с ним переписки касаются советской жизни Ландау и послесоветских мифов об этой жизни.

Г.Е.Горелик

 

 

 

07.06.1997

Дорогой Геннадии Ефимович,

<...> у него, как и у некоторых других представителей школы Ландау, некий "пункт" в отношении ЛИСТОВКИ. Ну не было ее! Ее выдумал Горелик! Они Вам ее простить не могут. Вы это должны иметь в виду. Мне уже надоело с ними спорить. По-видимому, листовка разрушает какой-то образ, очень им дорогой. Почему - я не понимаю. Мне Дау с листовкой - дороже. Хотя иногда оторопь берет - а что, если бы Кобулов и Меркулов уговорили П.Л. раскрыть "дело" Ландау и ткнули бы пальцем в листовку? <...>

 

9.12.1997

<...>В ИФП встретил только что Владимира Петровича Минеева - заместителя директора института им. Ландау, он предложил мне участвовать в 90-летии Л.Д., которое состоится и будет отмечаться у нас в ИФП 22 января. Зашел у нас с ним разговор и о злополучной листовке, он, оказывается безоговорочно считает ее подлинной и ею восхищается. <...>

Интересно, почему Вы думаете, что П.Л. был индивидуалистом-одиночкой?

Может ли быть индивидуалистом-одиночкой человек, обожающий новые анекдоты и со смаком их пересказывающий, сам первый грохочущий смехом? Или человек, врывающийся в свою лабораторию, чтобы вне себя от восторга, сообщить своим лаборантам, механикам и аспирантом о запуске первого советского искусственного спутника? Научной работой он любил действительно заниматься в очень узком кругу, в одиночку, если хотите. Вот почему и был счастлив у себя на Николиной Горе в годы опалы. Хотя и тогда ему не хватало людей, друзей, коллег... И он до конца жизни был благодарен тем, кто тогда не струсил, навещал его, в частности Е.М.Лифшицу и Ландау. <...>

 

27.1. 1998

<...>Теперь несколько слов о 90-летии Ландау. Заседание проходило в нашем институте, который, вместе с ИТФ им. Ландау, и был организатором этого юбилея. Утром, при переполненном зале, научное заседание с докладами Андреева и Окуня. После обеда, как ни странно, с чуть менее наполненным залом, мемориальное заседание, которое вел Халатников. Вел неплохо, раскованно, но несколько злоупотребил своим положением - говорил больше часа. Поражало могучее излучение гения и большой -огромной! - личности. Люди, среди которых много учеников Ландау и детей и внуков его учеников, с волнением слушали и необыкновенно чутко реагировали на выступления. Такой благодарной аудитории я давно не видел... Выступали Гольданский (рассказывал о классификациях Л., очень смешно. Но и о встречах с Л. после аварии. Об этом говорили и другие и эти рассказы были очень грустные), Гинзбург (очень коротко, сославшись на то, что уже много писал о Л. Но, откликаясь на рассказ Х. о знаменитой справке КГБ, потребовал разоблачения всех агентов, донесения которых были использованы в “справке”. И тогда Х., чтобы его утешить, сказал, что в полном тексте упомянут и сам В.Л. Что вызвало общий хохот зала. И тогда Х. гуманно добавил, что подобное упоминание надо рассматривать как хорошее алиби). Выступил Е.Л.[Фейнберг] (он говорил и о листовке, о которой упоминал и Х.). Вообще отношение к ней уже не такое злобно-негативное, как было раньше. Хотя реакция Рютовой на Вашу статью в Sc. Am. отражает не только ее мнение, но и многих еще.) Очень хорошо говорили последние аспиранты Ландау, особенно Петр Кондратенко, тихий, застенчивый человек, который неизмеримо лучше, оказывается, понимал своего учителя, чем “хитроватый” и ловкий И. М. Тот рассказал, что Ландау, когда выяснялось, что молодой физик, сдававший экзамен по теорминимому, не тянет, и надо ему сказать, что ему лучше от теорфизики отказаться, брал эту тяжелую обязанность на себя. И он Х., его спросил, не жалко ли ему ребят и пр. И еще он его спросил, как он может говорить дамам, с которыми он порывает, о разрыве и т.д., добавив, что разговоры о любовных связях Л. были очень преувеличены. “Их у него было не больше, - сказал Х. под общий смех зала, - чем у РЯДОВОГО человека” (так и сказал).

И он сказал тогда Л. : “Вы жестокий человек, Дау”. И Ландау потом бегал по фойе Института и всем говорил: “Халат говорит, что я - жестокий человек!” Так вот, Петя Кондратенко, с волнением в голосе рассказал, как его близкий друг сдавал у Ландау теорминимом, и как Ландау потом в течение 15 минут разговаривал с ним и сказал ему, что ему не следует посвящать свою жизнь теоретической физике и т.д. И разговор был такой, что приятель Кондратенко рассказывал о нем с волнением и восхищением.

И это же волнение и восхищение слышалось в голосе Пети... Вот поэтому-то и брал на себя эту тяжелую функцию Л. Он любил этих ребят и он их жалел. И не хотел, чтобы им причинили боль его удачливые ученики.

Говорил и я. Минут 15. И с большим успехом - без лишней, как говорится, скромности! Сначала я рассказал о двух ЗРИТЕЛЬНЫХ воспоминаниях-образах. Первое - на открытом партийном собрании в марте 1956 года читают текст “закрытого” доклада Хрущева на ХХ съезде. И я вижу - до сих пор вижу!- Ландау, который стоит, потому что не может сидеть, от волнения. Вижу его лицо, его глаза... И второе - он диктует в нашем секретариате письма молодым людям, которые мечтают о научной работе в теорфизике и просят его совета. Он шагает по секретариату, глубоко задумавшись, и диктует эти письма. И Нина Дмитриевна, заведующая канцелярией ИФП, печатает их под его диктовку на машинке. И она сохранила все копии этих писем. И Е.М.Лифшиц их опубликовал в своем замечательном очерке “Живая речь Ландау”. Если бы она их не сохранила в отдельной папке, ничего бы не осталось от писем Ландау. Ведь он все выбрасывал - даже письма к нему Бора, его учителя. И я рассказал, как добыл в Архиве Нильса Бора всю их переписку, включая и замечательную телеграмму Ландау Бору из Бристоля. И я показал эту телеграмму залу.

На бланке одно только слово на немецком языке: “Quatsch” [Чепуха] и аккуратная приписка по-датски дотошных архивистов: “Телеграмма от Ландау после доклада Дирака на сессии Британской ассамблеи в сентябре 1930 г.” Т. е. Бор попросил его прислать свое мнение и он это задание выполнил... А потом я прочитал два письма, одно из которых Вы напечатали в Вашей и В.Я.Ф. книге о М.П.Бронштейне - с просьбой помочь избрать в АН СССР Гамова. Но за три дня до того, как он отправил это письмо, он еще более лихое письмо послал Бору - с той же самой просьбой! И он тоже просит прислать ходатайство по его адресу - потому что у него будет возможность напечатать это письмо в “Правде” или “Известиях”... Зал, конечно, очень веселился, слушая эти письма молодого - 23 года всего - нахала, как я добавил - в глазах многих. И тут я сказал: “Но ведь и Капица был таким же нахалом - посылая свое письмо в защиту Лузина в 1936 году председателю Совнаркома Молотову, с советами, как надо поступать с учеными... И т.д. И всякие рассуждения о внутренней свободе... Это уже я говорил вполне серьезно. И говорил о справке КГБ и пр. <...>

 

 

29.1.1998

<...> рад, что мои отчет о 90-летии Ландау вам понравился. Расскажу тогда еще один забавный эпизод. Выступает С.С.Герштейн (вы его, наверное, знаете), он был аспирантом у Л.Д., когда я в 1955-м пришел в ИФП. Рассказывает о своих встречах с Л.Д. уже после аварии. И однажды Л.Д. сказал ему: "Боюсь, что после моей смерти Зельдович и Халатников создадут Всемирный центр патологии". Зал мгновенно "поймал мячик" и стал смеяться. А Герштейн шагает весело по сцене и говорит, разводя в изумлении руками: "Но чтобы этот Центр назвали ИМЕНЕМ Ландау!.." Под общий хохот зала... Он потом спросил меня, не перехватил ли он, но я его успокоил - и совершенно искренне. К тому же Халатников в начале своего часового выступления, напомнил, и с нажимом, тот лозунг, который висел в нашем зале на 70-летии П.Л.: "Только очень глупые люди не понимают шуток. П.Л.Капица". И он еще немного погарцевал на этом поле: "Тут важно это слово "очень", потому что просто глупые - понимают, а очень глупые - нет". Вот и получил шуточку от Герштейна!.. <...>

 

12.2.1998

<...>не будет толка от предлагаемой Вами дискуссии о листовке - одни о ней ничего не знают, другие - не "верят". В ответ на мое темпераментное письмо я получил суховатый ответ от Мусика: "Я не верю, что Дау имел к ней отношение. По-моему, не верит никто, кто знал Л.Д. в харьковский период его жизни. Вчера получил емэйл от А.И.Ахиезера. Он придерживается того же мнения". Вот так - вопрос веры... <...>

 

15.2.1999

<...>И еще о Ландау. Скоро выйдет в свет в изд. "Захаров" гнусная книга воспоминаний его жены, в которой она поливает грязью все "физическое" окружение Ландау и прежде всего, конечно, Е.М.Лифшица. Ее племянница М.Бессараб, выпустившая уже чуть ли не 5 изданий своей книги о ЛД, устроила и это издание, по-видимому, с согласия сына Л.Д. - Игоря, который давно уже работает в Швейцарии. Скандальный успех этой книге обеспечен. Аккуратно переплетенные машинописные тома этого патологического бабьего излияния уже давно бродили по Москве, и я думал (надеялся!), что они где-то навсегда "осели". Я ошибся, к сожалению. ( А прочесть я смог в свое время не больше одной страницы - просто с души воротило.) Удивительно, что ни Игорь, ни Бессараб не понимают, что грязь замарает не только ЛД, но и их самих. Их даже больше, чем ЛД, которого уже ничем не замараешь. Его, как говорится, уже не убудет.<...>

 

30.4. 1999

<...> С гораздо меньшим удовольствием прочитал я на днях книгу Коры Дробанцевой-Ландау. Временами казалось, что я просто купаюсь в грязи, и мир представлялся гнусным и тошнотворным. <...>Прочитал ее до конца и, как ни странно, прежнего абсолютного ее неприятия - т.е.: ее не должно быть! - не стало. Это - документ (при всем ее вранье то тут, то там), который когда-нибудь может послужить сырьем для великолепного романа под условным названием "Гений и красавица"...

Но сколько там пошлости, Боже мой! Местами это буквально воплощенная пошлость.

В качестве некоторой компенсации я прочитал (а потом и получил для нашего архива) прекрасную лекцию Е.М.Лифшица "Л.Д.Ландау - ученый, учитель, человек". Он прочитал ее в 1984 году в Японии. Кто-то из слушателей записал на магнитофон. Ее расшифровали и напечатали в малотиражном журнале "Преподавание физики в высшей школе" (250 экз.). Е.М. прелестно рассказывает о том, как не мог ЛД писать даже своих, без соавторов, статей, и как он их писал для него. Ему, кстати, в книжке Коры досталось больше всего. Страшный рисуется образ злодея и патологического скупердяя Женьки (иначе она его не зовет), который буквально загубил несчастного Дау.

Патологическая жадность самого автора так и прет при этом из книги - помимо ее воли естественно. Но она была настолько цельной и искренней, что не способна была понять, как выглядит сама в своем творении...

Стал "разбирать" эту книгу, и мир снова померк, и снова стало противно жить... Ну ее...

После по крайней мере 50-летнего перерыва стал перечитывать "Былое и думы". Вот где душой отдыхаешь!... <...>

 

 

17.9.1999

<...> Скрижали у Игоря Ландау. Я несколько раз пытался заманить его к нам в музей, чтобы показать, как хорошо бы они выглядели у нас. Он так ни разу у нас и не был. Сейчас он в Цюрихе, скрижали, наверное, в Москве. Вокруг подарков, полученных Ландау к своему 50-летию, столько возни и отвратительных разговоров, что стараюсь об этом просто не думать. Разрешение на публикацию книги своей матери дал Игорь. В этом есть некоторая загадка. Я слышал, что он вроде бы не смог противостоять нажиму своей дочери. А зачем это внучке нужно? Здесь много бреда и патологии, а жизнь наша, как Вы видите, и так полна этим до края. Данин, которого "Природа" просила написать рецензию на Корину книгу, отказался это делать и сумел, как он мне рассказывал, зарубить на корню несколько рецензий. Рецензий, тем не менее, напечатано было много, и много отвратительных, особенно, говорят в "Независимой газете". Мне обещали ее прислать (я их собираю - тоже "документы эпохи"), но пока не прислали.

Рассказ Коры о том, как они с АА с ждали возвращения ПЛ с Лубянки в апреле 39-го, интересен, хотя и маловероятен. Была ли тогда Кора в Москве, была ли она женой Дау? Сомнительно... Но - se non e vero, e ben sovrato...  [Шутливо переиначенная поговорка "Se non e vero, e ben trovato" -- Если это и неправда, то хорошо выдумано.- Г.Г.] Не помню, писал ли я Вам о моем разговоре с сотрудником ЦА ФСБ? Они нашли оригиналы писем ПЛ в защиту Дау.

Одной короткой записки на было в нашем архиве. Письмо Меркулову, несколько строк - что он берет Ландау на поруки. Дата - 22 апреля. Т.е. это он написал на Лубянке, когда Кобулову и Меркулову надоело с ним спорить о мотивах и они сказали: напишите поручительство. Но Берия, по-видимому, эту бумажку забраковал - там не было слов о том, что ПЛ в случае чего донесет. (Что до сих пор вызывает содрогание слабонервных свободолюбцев). И вот тогда ПЛ и написал ту бумажку от 26 апреля, в которой он и берет на себя это "жуткое" обязательство. Но копия этого письма у меня есть, а вот то, что мне по телефону продиктовали из архива - копии у ПЛ не было, это он написал там, на Лубянке. Теперь у меня вся цепочка тех событий - день за днем... <...>

 

21.9.1999

<...> О Коре. Отношение к ее книге не изменилось - в том смысле, что это документ для историков и писателей, но документ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ, а не исторический. Гениальный ученый (художник, писатель), слабый на передок - и красивая и фантастически энергичная жена дура-баба (с вариантами). Никаких бесед с АА об их, вдвоем, ожидании, когда ПЛ вернется с Лубянки, я не видел и, думаю, их не было. У Голованова-то уж во всяком случае. Он и так с великим трудом опубликовал в КП 8 июля 1964 года заметку Ландау (им, Головановым, несомненно, составленную - со слов Дау) о том, как ПЛ спас его в 1939. Но есть рассказ И.А.Зотикова в сборнике воспоминаний о ПЛ о том, как ПЛ всю ночь разговаривал на Лубянке с Меркуловым и Кобуловым и как не захотел смотреть том следственных материалов - не вижу, мол, мотивов преступления Ландау... Но даже этих воспоминаний, записанных Зотиковым со слов ПЛ в тот же день, Кора не могла знать, потому что скончалась задолго до того, как книга воспоминаний вышла в свет... Я еще раз повторяю - книга Коры интересна и, может быть, нужна (?), как нужны истории болезни - для психиатров в том числе... Вопрос: нужен ли для истории болезни 11 тысячный тираж? О достоверности этого "ожидания" я уже писал - очень сомневаюсь, что АА была так близка в то время с харьковчанкой Корой, чтобы вот так, вдвоем, как в хорошей американской мелодраме, ждать возвращения ПЛ с Лубянки. Да и от АА я не слышал, чтобы что-то в этом ночном разговоре ПЛ было жуткое или страшное. Он писал Молотову, Молотов, по-видимому, позвонил Берии, тот - Кобулову, Кобулов учинил новый допрос Ландау, тот, почувствовав, по-видимому, что в его дело кто-то вмешался (может, и о Капице подумал) от всех своих показаний отказался. И вот тогда Капицу и вызвали, чтобы, подсунув ему тяжеленный том допросов и показаний, заставить его отказать от попыток вытащить Ландау из тюрьмы. Как это случилось с Фадеевым, который пришел к Сталину хлопотать за Кольцова, а тот попросил принести Фадееву такой же том показаний. И Фадеев прочитал, волосы у него стали дыбом и он от Кольцова отрекся... <...>

 

2.6.2000

<...> Некоторое время тому назад вдова Е.М.Лифшица рассказала мне о своем разговоре с Корецом, и я попросил ее записать этот рассказ. Что она и сделала, и эта страничка теперь у меня. Посылаю Вам этот листок как еще одно подтверждение подлинности листовки.

"17/V-2000

Маленькое воспоминание о Л.Д.Ландау и листовке 1938 г.

Кажется, в начале 70-х годов (не помню точно) в редакцию ЖЭТФ стал заходить Корец. Однажды он пригласил меня прогуляться по институтскому парку в обеденный перерыв.

Я видела, что он волнуется и хочет сказать мне что-то важное. Действительно, когда мы сели на траву у пруда (тогда еще наполненного чистой водой), он рассказал мне, что в Харькове, в 1938 году, он написал листовку антисталинского содержания и решил показать ее Л.Д.Ландау, своему другу. Л.Д. прочел ее без большого интереса, считая, что ее значение будет невелико. Попутно он сделал пару мелких замечаний, и на этом разговор о ней был закончен.

У меня сложилось впечатление, что Корец испытывал угрызения совести, может быть страдал от того, что в дальнейшем эта листовка была приписана Л.Д.Ландау, и если бы не заступничество П.Л.Капицы, Ландау поплатился бы жизнью частично и из-за этой листовки.

З.И.Горобец-Лифшиц".

 

Вы ведь тоже встречались с Корецом и он Вам тоже о листовке говорил?

Неужели он один - автор этого потрясающего документа? Если это так, то это фигура далеко не оцененная... Ведь писал он листовку, уже отведав сталинской тюрьмы. <...>

 

 

[3.6.2000

Дорогой Павел Евгеньевич,

Спасибо большое за свидетельство вдовы Лифшица. Я рад найти подтверждение моего впечатления о том, как смотрел Корец на листовку.

Бедный Мусик, -- для него свидетельство З.И. будет иметь больший вес, чем для меня. Я, как историк, съевший не одну собаку на устной истории, знаю всю ненадежность (хотя и незаменимость) этого рода свидетельств. Вдову Лифшица я слышал только один раз - на вечере памяти Лифшица в ИФП. И у меня не возникло ясного представления об отношениях ее памяти с фактами (это очень индивидуальное свойство). Поэтому хотелось бы знать Вашу оценку ее исторической достоверности.

Для меня лучшее подтверждение достоверности ее свидетельства – фактическая ошибка: в 1938 году Корец жил уже в Москве, а не в Харькове.

Мы с Корецом встречались в начале 80-х годов раз пять и в очень дружественной обстановке (его вторая жена была одним из самых близких мне людей с 60-х годов, и они сохранили дружеские отношения). О ЛИСТОВКЕ ОН НЕ ПРОРОНИЛ НИ СЛОВА. Да и центр моих расспросов тогда был М.П.Бронштейн. Но говорили о многом. В том числе и о его лагерных впечатлениях. Суммарное впечатление у меня возникло, что именно об обстоятельствах ареста он говорить не хотел, что ему больно было об этом говорить. Когда я узнал о листовке – в архиве КГБ, я нашел ответ на эту загадочную сдержанность. Только после архивного свидетельства и моей публикации в Природе, дочь Кореца пригласила меня к себе и рассказала то, что отец ей рассказал накануне смерти (от рака).

Корец был литературно одаренный человек. У меня есть его большая поэма, очень интересная. Написана в 1948 году, когда он был еще полу-заключенным. Чтобы Вы представили ее уровень, вот ее начало

 

Уважаемый читатель!

Я прошу у Вас прощенья,

Что сегодня для беседы

Выбрал ритм давно известный.

 

Гитчи-Маниту могучий,

Сотворивший все народы,

Этим ритмом Гайавате

Много ценных дал советов.

 

С этим ритмом буревестник,

Чёрной молнии подобный,

То крылом волны касаясь,

То стрелой вздымаясь к тучам,

 

Пролетал четырехстопным

Изумительным хореем,

Хоть слова не разбивались

По обычаю, на строчки.

 

Этим ритмом Генрих Гейне

Пел еврейские мотивы,

Пародийные баллады

И испанские канцоны.

 

Взявши этот ритм чудесный,

Взяв сюжет из древней Торы,

Взяв иронию у Гейне, -

Я состряпал это блюдо.

 

Но когда на дне кастрюли

Вы найдёте боль и горечь, -

Знай читатель, эту горечь

Занимать нигде не стал я.

 

 

Но что касается авторства листовки, то, думаю, идейное участие Ландау в ней не меньше, чем участие Ландау в Курсе физике Ландафшица. Сужу и по отношению Кореца к Ландау (уважение-обожание) и по его рассказу, как он писал статью для Известий 1935 года (подписанную одним Ландау). <...>

И еще раз спасибо за нового свидетеля.

Ваш

ГГорелик]

 

 

6.6. 2000

Дорогой Геннадий Ефимович!

В рассказе З.И. мне главным показался факт беседы К. с ней. (В те годы она еще не была, насколько я помню, "законной" женой Лифшица. Он развелся с первой женой и женился на З.И., как только скончалась его мать, которая жила у него). Но об их отношениях все знали, в том числе и Корец, конечно. Он говорил с З.И., зная, что она расскажет все Лифшицу. Странным показалось стремления взять всю "вину" (или - наоборот?) на себя. Согласен с Вами насчет идейной роли Ландау, хотя в листовке литературный блеск не менее важен. Присланный Вами отрывок из поэмы Кореца 1948 года действительно свидетельствует о незаурядном таланте. Фигура очень интересная, и Вам бы стоило о нем написать. И уж, во всяком случае, попытаться собрать как можно больше его писем, записок и т.д. И рассказов о нем. Хотя, по-видимому, он стал очень закрытым человеком. Да и близкие часто бывают виноваты в этой закрытости. Помню, как я боялся почему-то расспрашивать отца о допросах и жизни в лагере.