Г. Е. Горелик .  У истоков нового политического мышления // Эйнштейновский сборник, 1986—1990.— М.:  Наука, 1990.

 

1. ПИСЬМО ЭЙНШТЕЙНА СОВЕТСКИМ УЧЕНЫМ... 3

Социализм  —  каркас, а не решение. 4

Анархия: экономическая и политическая. 6

Экономическая олигархия господствует не полностью.. 7

США вынуждены придавать особое значение экспорту. 8

Опасность не в золоте, а в займах. 9

Опасность взаимного уничтожения перевешивает все остальное. 10

II. ВЕЛИКИЙ ФИЗИК  О МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ  В ЯДЕРНУЮ ЭРУ   11

1. Физика и политика. 13

2. История физики с географией. 21

ЛИТЕРАТУРА.. 34

 

 

В ноябре 1947 г. советский еженедельник «Новое время» (выходивший также на английском, французском и немецком языках) опубликовал открытое письмо, озаглавленное «О некоторых заблуждениях профессора Альберта Эйнштейна». Письмо подписали виднейшие советские ученые: академики С. И. Вавилов (президент АН СССР), А. Ф. Иоффе (директор Ленинградского физикотехнического института), H. H. Семенов (директор Института физической химии) и А. H. Фрумкин (директор Института коллоидной электрохимии). В письме наряду с высокой оценкой Эйнштейна как выдающегося ученого и гуманиста резкой критике подвергались его выступления о необходимости в ядерный век ограничить национальный суверенитет, чтобы предотвратить всеобщее уничтожение человечества. Об этом Эйнштейн писал, например,  в сентябре 1947 г. в открытом письме Генеральной Ассамблее ООН. Авторы статьи в «Новом времени» стремились показать, что «лозунг ‘всемирного правительства’, который в последнее время отстаивает профессор Эйнштейн», прикрывает «громко звучащей вывеской мировое господство капиталистических монополий».

Ответ Эйнштейна на эту статью был опубликован в американском журнале «Бюллетень ученых-атомщиков». В наше время, когда опасность ядерного уничтожения угрожающе реальна и когда сделаны первые шаги по ее обузданию, полезно вернуться к эйнштейновским размышлениям 40-летней давности. Во время визита в США в декабре 1987 г. М. С. Горбачев сказал по поводу этих размышлений: «Думаю, была допущена общая ошибка,  когда не прислушались к Эйнштейну и его единомышленникам. Они предупреждали, что мир получил такую силу, которая требует нового подхода. Тогда к этому отнеслись без достаточной ответственности, и вот пожинаются плоды неуважительного отношения к мнению ученых. Нам нужны мнения ученых, их компетентность».

Приведем полностью текст эйнштейновского письма советским ученым. 

 

1. ПИСЬМО ЭЙНШТЕЙНА СОВЕТСКИМ УЧЕНЫМ

[Albert Einstein. A reply to the soviet scientists // Bulletin of the atomic scientists. 1948. Vol. 4, N 2. P. 35-37]

 

Четверо моих русских коллег благожелательно атаковали меня в открытом письме, помещенном в «Новом времени». Я ценю усилие, которое они предприняли, и еще больше ценю тот факт, что они выразили свою точку зрения так честно и прямо. В делах человеческих действовать разумно можно, только пытаясь понять мысли, побуждения и представления оппонента так полно, чтобы суметь видеть мир его глазами. Всем благоразумным людям следовало бы делать максимум возможного для улучшения такого взаимного понимания. Мне бы хотелось,  чтобы именно в таком духе мои русские коллеги (и любой другой читатель) воспринимали последующий ответ на их письмо. Это  —  ответ человека, который очень старается найти приемлемое решение без иллюзии, что ему известны «Истина» или «Правильный путь», по которому надо идти.  Если в последующем я буду выражать свои взгляды несколько догматически, то это исключительно ради ясности и простоты. 

Хотя ваше письмо в основном посвящено атаке на несоциалистические зарубежные страны, в особенности Соединенные Штаты, я полагаю, что за этим агрессивным фасадом кроется оборонительная мысленная позиция,  которая есть не что иное, как тенденция к почти неограниченному изоляционизму. Это стремление к изоляции нетрудно понять, если осознать, какие страдания Россия претерпела от других стран в течение последних трех десятилетий  —  германское вторжение с планомерным массовым убийством гражданского населения, иностранные интервенции во время гражданской войны, систематическая кампания клеветы в западной прессе, поддержка Гитлера в качестве оправданного орудия для борьбы с Россией. Каким бы понятным ни могло быть это желание изоляции, оно остается не менее гибельным для России и всех других народов; я еще скажу об этом ниже. 

Социализм  —  каркас, а не решение

Главный объект вашей атаки  —  моя поддержка «мирового правительства». Я хотел бы обсуждать эту важную проблему только после того, как скажу несколько слов об антагонизме между социализмом и капитализмом; 

потому что ваше отношение к значению этого антагонизма, кажется, полностью господствует в ваших взглядах на международные дела. Если социально-экономическую проблему рассматривают объективно, она выглядит следующим образом: техническое развитие привело к возрастающей централизации экономического механизма.  Именно это развитие ответственно за то, что экономическая власть во всех широко индустриализованных странах сконцентрировалась в руках относительно немногих.  В капиталистических странах эти люди не обязаны отчитываться за свои действия перед общественностью в целом; они должны это делать в социалистических странах,  где являются государственными служащими, подобно тем, кто осуществляет политическую власть. 

Я разделяю ваш взгляд, что социалистическая экономика обладает преимуществами, которые определенно перевешивают ее недостатки, если только управление осуществляется хотя бы в какой-то мере адекватно. Нет сомнений, придет день, когда все нации (если только они еще будут существовать) будут благодарны России за то,  что она энергичными действиями впервые продемонстрировала практическую возможность планового хозяйства,  несмотря на чрезвычайно большие трудности. Я также полагаю, что капитализм, или, следовало бы сказать,  система свободного предпринимательства, не в состоянии сдержать безработицу, все более хроническую из-за прогресса техники, и не в состоянии установить здоровое равновесие между производством и покупательной способностью людей. 

С другой стороны, нам не следует делать ошибку, возлагая на капитализм вину за все существующее политическое зло и полагая, что само лишь установление социализма могло бы вылечить все социальные и политические болезни человечества. Опасность такого мнения состоит прежде всего в том, что оно поддерживает фанатическую нетерпимость части «правоверных», делая возможный социальный метод типом церкви, которая клеймит всех тех, кто к ней не принадлежит, как предателей или гнусных злоумышленников. А если уж такое состояние достигнуто, способность понимать убеждения и действия «неправоверных» исчезает полностью. Вам известно, я уверен,  из истории, как много напрасных страданий принесли человечеству такие жесткие верования.

Анархия: экономическая и политическая

Любое правительство само по себе зло, поскольку несет в себе тенденцию сползания к тирании. Однако, исключая очень малое число анархистов, каждый из нас убежден,  что цивилизованное общество не может существовать без правительства. В здоровой нации существует динамическое равновесие между волей народа и правительством,  что предотвращает вырождение в тиранию. Очевидно, что опасность такого вырождения более остра в государстве,  правительство которого имеет власть не только над вооруженными силами, но и над всеми источниками образования и информации, так же как над экономическим существованием каждого отдельного гражданина. Я говорю это,  имея в виду только одно: социализм как таковой нельзя считать решением всех социальных проблем, это только каркас, с помощью которого такое решение возможно. 

Что удивило меня более всего в позиции, выраженной в вашем письме, так это следующее: вы  —  страстные противники анархии в экономической сфере  —  столь же страстно защищаете анархию, т. е. неограниченный суверенитет, в сфере международной политики. Предложение ограничить суверенитет отдельных государств кажется вам достойным порицания само по себе как какое-то нарушение естественного права. Вдобавок вы стараетесь доказать, что за идеей ограниченного суверенитета Соединенные Штаты прячут замысел экономического господства и эксплуатации всего остального мира без того чтобы идти к войне. Вы пытаетесь оправдать это обвинение, анализируя в собственной манере отдельные действия этого правительства после окончания последней войны. Вы пытаетесь показать, что Ассамблея Объединенных Наций  —  это просто кукольный театр, управляемый Соединенными Штатами и, следовательно, американскими капиталистами. 

Такие аргументы производят на меня впечатление некоторого рода мифологии; они не убеждают. Однако они делают очевидной отчужденность между интеллектуалами наших двух стран, которая является результатом прискорбной и искусственной взаимной изоляции. Если бы свободный личный обмен мнениями сделать возможным и поддерживать его, интеллектуалы, возможно, более чем кто-либо еще могли бы помочь создать атмосферу взаимного понимания между двумя народами, понимания их проблем. Такая атмосфера  —  необходимая предпосылка для плодотворного развития политического сотрудничества. Однако пока в данное время мы зависим от громоздкого метода «открытых писем», я хочу коротко сказать о моем отношении к вашим аргументам. 

Экономическая олигархия господствует не полностью

Никто не захотел бы отрицать, что влияние экономической олигархии на все области нашей общественной жизни очень велико. Это влияние, однако, не следует переоценивать. Франклин Делано Рузвельт был избран президентом вопреки отчаянному сопротивлению этих очень мощных групп и был переизбран трижды; и это происходило в тот период, когда должны были быть приняты решения огромного значения. 

Что касается политики американского правительства после окончания войны, у меня нет ни желания, ни возможности, ни полномочий оправдывать или объяснять ее.  Нельзя, однако, отрицать, что предложения американского правительства относительно атомных вооружений представляют собой по меньшей мере попытку, направленную на создание наднациональной системы безопасности. Если они были неприемлемы, то по крайней мере могли бы послужить основой для дискуссии о реальном решении проблем международной безопасности. В действительности это позиция советского правительства, отчасти негативная и отчасти медлительная, сделала таким трудным для благоразумных людей в США использовать свое политическое влияние, как бы им хотелось, и противостоять «торговцам войной». По поводу влияния Соединенных Штатов на Ассамблею ООН я хочу сказать, что,  по-моему, оно происходит не только от экономической и военной мощи Соединенных Штатов, но также от усилий ООН и Соединенных Штатов, направленных к подлинному решению проблемы безопасности. 

Относительно спорного права вето я полагаю, что усилия устранить его или сделать неэффективным имеют первичную причину не столько в специфических намерениях Соединенных Штатов, сколько в способе, которым привилегия вето злоупотреблялась. 

США вынуждены придавать особое значение экспорту

Позвольте мне теперь подойти к вашему утверждению,  что политика Соединенных Штатов нацелена на достижение экономического господства и эксплуатацию других народов. Рискованное дело  —  сказать нечто надежное о целях и намерениях. Давайте лучше рассмотрим объективные факторы, относящиеся к делу. Соединенным Штатам удается производить все важные промышленные продукты и продовольствие в своей собственной стране в достаточных количествах. Эта страна обладает также почти всеми важными видами сырья. Из-за ее неограниченной веры в «свободное предпринимательство» она не может успешно поддерживать равновесие между покупательной способностью народа и производительной мощью страны.  Из-за тех же самых причин существует постоянная опасность, что безработица достигнет угрожающих размеров. 

В силу этих обстоятельств Соединенные Штаты вынуждены придавать особое значение своему экспорту.  Без него страна не могла бы постоянно полностью использовать свою производственную машину. Эти условия не были бы пагубны, если бы экспорт был сбалансирован импортом такой же примерно величины. Тогда эксплуатация других народов состояла бы в том, что величина труда, заключенная в импорте, значительно превышала бы таковую величину экспорта. Однако делаются все усилия, чтобы избежать этого, поскольку почти любой импорт сделал бы незанятой какую-то часть производственной системы. 

Опасность не в золоте, а в займах

Вот почему зарубежные страны не способны платить за экспортную продукцию Соединенных Штатов плату,  которая в конечном счете была бы возможна только посредством импорта США. Это объясняет, почему большая часть всего золота оказалась в Соединенных Штатах.  В целом это золото невозможно использовать, кроме как для покупки иностранных товаров, которая не реальна по уже указанным причинам. Так что это золото, тщательно охраняемое от кражи, образует монумент правительственной мудрости и экономической науке! Причины, которые я только что указал, делают для меня трудным отнестись очень серьезно к эксплуатации мира Соединенными Штатами. 

Однако только что описанная ситуация имеет серьезный политический аспект. Соединенные Штаты по указанным причинам вынуждены вывозить часть своей продукции в зарубежные страны. Этот экспорт финансируется займами, которые США предоставляют зарубежным странам. Трудно в действительности представить себе, как эти займы будут когда-либо выплачены. Для всех практических целей, таким образом, эти займы нужно считать подарками, которые могут быть использованы как оружие на арене политики силы. Принимая во внимание существующие условия и общие свойства человеческих существ,  это, признаю откровенно, представляет собой реальную опасность. Не означает ли это, однако, что мы оказались в таком состоянии международных дел, которое имеет тенденцию превращать каждое изобретение нашего разума и каждое материальное благо в оружие и, следовательно, в опасность для человечества? 

Этот вопрос приводит нас к важнейшему предмету,  по сравнению с которым все остальное выглядит действительно незначительным. Мы все знаем, что политика силы раньше или позже с необходимостью ведет к войне и что война в современных обстоятельствах означала бы массовое уничтожение людей и материальных ценностей в масштабах, которые намного, намного больше всего, что случалось в истории прежде. 

Опасность взаимного уничтожения перевешивает все остальное

Неужели действительно неизбежно, что из-за наших страстей и унаследованных обычаев мы обречены уничтожить один другого до конца, неужели не осталось ничего,  заслуживающего сохранения? Не значит ли это, что все разногласия и различия во мнениях, которые мы затронули в нашем странном обмене письмами, пренебрежимо малы по сравнению с опасностью, угрожающей всем нам?  Не должны ли мы сделать все, что в наших силах, чтобы устранить опасность, угрожающую всем народам одинаково? 

Если мы твердо придерживаемся концепции и практики неограниченного суверенитета наций, это означает только одно: каждая страна оставляет за собой право Добиваться своих целей военными средствами. При этих обстоятельствах каждая нация должна быть подготовлена к такой возможности, а значит, должна стараться изо всех сил превосходить любую другую. Это стремление будет все более и более господствовать над всей нашей общественной жизнью и будет отравлять наше молодое поколение задолго до того, как сама катастрофа обрушится на нас. Мы не должны, однако, терпеть это, пока сохраняем еще хоть толику здравого смысла и человеческих чувств. 

Только это я имею в виду, поддерживая идею «Мирового Правительства», независимо от того, что подразумевают другие, стремящиеся к той же цели. Я защищаю мировое правительство, ибо убежден, что нет никакого другого пути к устранению самой страшной опасности из когда-либо угрожавших человеку. Цель избежать всеобщего уничтожения должна иметь приоритет перед любой другой целью. 

Уверен, вы не сомневаетесь в том, что это письмо написано со всей серьезностью и честностью, на которые я способен. Верю, что вы примете его в таком же духе. 

II. ВЕЛИКИЙ ФИЗИК  О МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЯХ  В ЯДЕРНУЮ ЭРУ

Познакомившись   с   размышлениями   Эйнштейна о международных отношениях, испытываешь двоякое чувство. С одной стороны, по существу, все, о чем он говорит, сейчас хорошо известно. И то, что научно-технический прогресс породил опасность всеобщего, глобального уничтожения. И то, что эта опасность затмевает,  делает второстепенными все остальные проблемы международной жизни. И то, что опасность усугубляется атмосферой конфронтации и взаимного недоверия. И что эту атмосферу поддерживают с разных сторон изоляционизм и неограниченное «свободное предпринимательство», неукротимо углубляющее яму глобальной финансовой задолженности. Что решить главную проблему международной жизни  —  предотвратить ее конец и конец всякой жизни на Земле  —  возможно только в атмосфере открытости и взаимного понимания. И что, наконец, в создании этой новой атмосферы особая роль принадлежит людям, чья профессия  —  поиск и проверка истины; прежде всего это работники науки, жизнь которых сосредоточена на столкновениях точек зрения и сопоставлении выработанных теорий с реальностью. 

 

Все эти, можно сказать, постулаты нового внешнеполитического мышления сейчас хорошо известны. 

Но когда убеждаешься, что Эйнштейн видел их еще сорок лет назад, трудно не удивиться проницательности его взгляда. Ведь в то время ядерное оружие (называвшееся еще атомным) было лишь у одной страны и в мизерных, по нашим временам, масштабах. Не было тогда и нынешних неуязвимых средств доставки этого оружия.  И  —  что немаловажно  —  ледяное дыхание холодной войны уже делало погоду, весьма неподходящую для обсуждений, исполненных доброй воли. 

Общественная позиция Эйнштейна, проявившаяся в его письме, определялась несколькими важными факторами, хорошо известными по биографиям великого физика ^[[1]^]. 

Начать надо, впрочем, с того что сама общественная позиция его была весьма ярко выраженной. Он никогда не запирался наглухо в башне из слоновой кости со своими формулами наедине (хотя и говорил иногда с завистью о должности смотрителя маяка). Хорошо известны его  —  с юности  —  демократические и социалистические симпатии, отвращение к милитаризму и подавлению личности,  его сочувствие целям российской революции и отношение к В. И. Ленину: «Я чту в Ленине человека, который с полным самопожертвованием отдал все свои силы делу осуществления социальной справедливости. Я не считаю его метод целесообразным. Но одно бесспорно: подобные ему люди являются хранителями и обновителями совести человечества» (Цит. по:  ^[[2]^]). 

Не распутывая все хитросплетения международной политики начала ядерной эры, сосредоточим внимание на позиции ученого в обществе в эпоху, когда наука становится одной из главных общественных сил. 

1. Физика и политика

Как надо относиться к вторжению физика в область политики? И профессионалу-физику и профессионалуполитику легко к этому отнестись скептически: в эйнштейновских выкладках и в самом деле многое могло казаться (а кое-что и было) наивным. Но иначе на это посмотрит историк, который знает, что всевозможные границы, разделяющие людей и людские дела, сделаны не из вечно-прочного материала. Эти границы когда-то возникли, а значит, обречены на изменения. Их непроницаемость относительна и зависит от мировосприятия потенциальных нарушителей границ. 

Мировосприятия у физиков бывают разными, как и сами физики. Одни с виртуозной изобретательностью составляют композиции из элементов имеющихся «физических конструкторов». Другим, кого гораздо меньше, удается иногда придумывать новые «конструкторы». Для вторых  —  к ним принадлежал и Эйнштейн  —  особенно существенно взаимодействие гуманитарных и физических компонентов мировосприятия. Такое взаимодействие неизбежно для физика-мыслителя, который не умеет обходиться без целостного взгляда на Мир, без картины Мира,  охватывающей и мир идей, и мир вещей, и мир людей. 

Всякое взаимодействие включает в себя противоположно направленные воздействия. 

Влияние гуманитарных стихий на физику легче заметить, изучая творчество великих основоположников прошлого, когда выделение науки из культуры не приняло еще явные формы ^[[3]^]. В деловом XX веке распознать подобное влияние, обнаружить гуманитарные корни фундаментальных научных устремлений гораздо труднее. Но такое воздействие непременно происходит, потому что причины его вовсе не исчезают с научным прогрессом.  По-прежнему физики-мыслители испытывают потребность согласовать, совместить свои научные взгляды с представлениями «о жизни». Осталась в силе и главная причина:  когда великий физик придумывает новую фундаментальную теорию  —  новый «научный конструктор», он принципиально не может опираться только на научную логику  —  как раз эту логику ему и надлежит изменить.  Поэтому ему и приходится опираться на что-то нефизическое  —  до-физическое или метафизическое. Гуманитарные корни питают творчество физика необязательно живительными соками, бывает, что на древе познания вырастают пустоцветы. Но без корней никакие цветы не появятся.  (О гуманитарных корнях фундаментальной физики см.,  напр.: ^[[4]^].) 

Воздействие обратного направления гораздо обычнее.  С ним мы встречаемся, когда замечаем проявление профессионального образа мыслей и действий в непрофессиональной сфере, когда, например, распознаем школьного учителя, даже если он не стоит у доски. 

Чтобы глубже понять различие позиций Эйнштейна и его адресатов, необходимо учитывать их профессиональные различия. Четверо советских ученых были специалистами в области физики экспериментальной и прикладной. Эйнштейн не был равнодушен к этим областям (не говоря о его службе в патентном бюро, напомним, что он и сам занимался техническим изобретательством). Однако главным его делом была теоретическая физика, причем физика фундаментальная. 

Какое все это имеет отношение к проблеме ограничения суверенитета в ядерную эру? Давайте вглядимся внимательнее, что, собственно, представляет собой письмо Эйнштейна. Он увидел, что человечество движется к пропасти ядерного уничтожения и, если не хочет рухнуть в эту пропасть, должно через нее перепрыгнуть. И Эйнштейн указал примерное место, в котором через пропасть перепрыгнуть можно. В тумане многообразных политических событий пропасть была едва видна. И многие, кто даже видел что-то подозрительное, вполне допускали, что это не очень-то и пропасть, что ее можно будет как-нибудь обойти или как-нибудь через нее потихоньку перебраться.  Эйнштейн же по собственному опыту хорошо знал, что ход жизни подводит иногда к пропасти, преодолеть которую,  передвигаясь малыми шагами, —  дело совершенно безнадежное. Нужен один большой прыжок. Именно о таком прыжке через ядерную пропасть, или, как сейчас говорят, о прорыве в политическом мышлении, и говорил Эйнштейн. 

Подобные интеллектуальные прорывы происходят время от времени в науке, становясь ярчайшими событиями ее истории. На долю Эйнштейна выпало даже несколько таких прорывов, обессмертивших его имя. Чтобы за многообразием фактов и понятий разглядеть пропасть,  грозящую теории, и предложить, как через эту пропасть перепрыгнуть, надо быть, конечно, не просто теоретиком,  а гениальным теоретиком. По поводу каждого предлагавшегося Эйнштейном концептуального, идейного прорыва выдвигались многие разумные доводы «против» (и неразумные, конечно, тоже): очень трудно, не хочется расставаться с привычными, успешно работавшими, проверенными опытом идеями, методами, теориями. Только по мере того как интеллектуальный прорыв огромным трудом воплощался в стройное здание полнокровной теории, разумные доводы «против» постепенно исчезали, превращаясь в неразумные. 

 Аналогию этому можно усмотреть в обмене письмами,  который мы обсуждаем. В эйнштейновском анализе международной обстановки проявляется методология, характерная для физика-теоретика. Из всего огромного многообразия свойств реальной ситуации отбирается минимальный набор, определяющий ее суть; остальные, какими бы важными они ни казались, безжалостно игнорируются. Затем выясняется, к чему приводит взаимодействие отобранных факторов. И выводы, какими бы неожиданными и трудными они ни были, принимаются всерьез и твердо. Сила теоретика измеряется как раз умением максимально упростить реальную ситуацию и способностью принять результаты анализа, какими бы сложностями они ни казались чреваты. Для этого нужны и проницательный взгляд, и интуиция, и изобретательность,  и сила духа. Эйнштейн этими качествами обладал. 

Советские физики, выступившие с критикой Эйнштейна, —  выдающиеся ученые, по праву вошедшие в историю науки, в историю нашей страны. Но фундаментальный теоретический анализ не был для них главным рабочим методом. Критикуя Эйнштейна, они выдвигали доводы разумные. Но и только. Эти доводы не были достаточно глубоки. Совершенно справедливо их сомнение, что всеобщие выборы «мирового правительства» бессмысленны, пока большинство землян живет под гнетом диктатур, колониального рабства и безграмотности. Не менее резонно замечание, что ограничение национального суверенитета в условиях послевоенного могущества США могло быть использовано для увеличения этого могущества. Но подобные соображения были бы уместны, если бы Эйнштейн предлагал законченный проект переустройства мира, а не принципиальный лишь подход, направление прорыва в традиционном политическом мышлении. 

Это ясно показывает эйнштейновский ответ, в котором отнюдь не преуменьшается расстояние между фундаментальным постулатом политики в ядерную эру и искомой «полной политической теорией», —  для теоретической физики XX века как раз характерно резкое увеличение подобных расстояний. Эйнштейн вовсе не покушался на священность суверенитета. Скорее наоборот, он говорил о том, что если суверенитет отдельных стран действительно полон, то он должен включать в себя и право ограничить суверенитет, если только это может предотвратить уничтожение его обладателя. 

Любой международный договор ограничивает суверенитет участвующих в нем стран. Еще больше его ограничит система договоров, над которой сейчас интенсивно работают политики и дипломаты. А как называть такое ограничение  —  мировым правительством или системой всеобщей международной безопасности  —  это с «физической» точки зрения не так важно. 

Критики Эйнштейна упрекали его и в том, что идея ограничения национального суверенитета не нова, что она обсуждалась еще до атомной эры. Этот упрек, однако,  тоже разрушается сопоставлением истории политики и истории науки. Идея атомов, например, родилась в Древней Греции, что нисколько не уменьшает заслуг тех ученых нового времени, которые сделали эту идею органической и обоснованной частью естествознания. 

Способы установления истины в мире политики гораздо менее разработаны, чем в физике. И человечеству пришлось подойти к самому краю ядерной пропасти,  прежде чем политические деятели решились единодушно признать ее смертельную реальность. При этом за сорок лет были истрачены, выброшены в пропасть фантастически огромные средства. И все потому, что политики не отнеслись всерьез к предупреждениям Эйнштейна и его единомышленников  —  теоретиков, «оторванных», как может казаться, от практики. 

Конечно, не проста задача политика, который ищет надежных экспертов. Понятно и недоверие к прогнозам физика-теоретика в области, насыщенной вопросами техническими, военными, экономическими, политическими.  Но именно в туманной ситуации может пригодиться проницательный взгляд теоретика, чтобы разглядеть принципиальную возможность решения. Еще почти ничего не зная о физике ядра, теоретики в фундаментальном соотношении Е = mc2 увидели принципиальную возможность получить доступ к ядерной энергии, но в такую возможность не верил великий ядерщик-экспериментатор Э. Резерфорд всего за несколько лет до первого взрыва атомной бомбы. 

Чтобы лучше понять, как выглядел призыв Эйнштейна для его современников, полистаем подшивку «Нового времени» за 1947 г. Легко обнаружить, что атомное оружие и его опасность не обходились вниманием. В разговорах об опасности атомного оружия не хватало только одного слова  —  «смертельная». А. Эйнштейн говорил именно о смертельной опасности для человечества, об опасности всеобщего уничтожения и о том, что устранить эту опасность можно, только отказавшись от анархии в международных отношениях, только подчинив отдельные национальные суверенитеты суверенитету человечества в целом, отказавшись от прежнего образа мыслей и действий, который не предотвратил мировые войны. 

Эйнштейновская убежденность воспринимается как должное сейчас, когда все слышали о ядерной зиме,  о невозможности ядерной обороны, а некоторые даже знакомы практически с экологическими опасностями ядерной энергии. Но в 40-е годы эйнштейновский призыв звучал неубедительно для многих как «у них», так и «у нас». Тогда еще можно было разнообразными словами заслоняться от смертельной опасности всеобщего ядерного уничтожения. Даже сейчас находятся политики,  думающие, что «наука может все» и поэтому может создать оборону против ядерного оружия. Хотя важнейшие вехи в истории физики связаны с появлением принципов,  ограничивающих ее возможности: невозможен вечный двигатель, невозможно двигаться быстрее света и т. д.  Переоценка возможностей науки, как и недооценка, имеют один и тот же источник  —  непонимание науки. 

Вот пример, имеющий прямое отношение к делу.  В «Новом времени» в 1947 г. главным обозревателем по научно-военно-политическим вопросам был некий М. И. Рубинштейн. В одной из многочисленных своих публикаций он рассказывал об американской статье с названием «Готовы ли мы к автоматической войне». Статья была посвящена проектам новых средств доставки атомного оружия  —  «управляемых снарядов дальнего действия». Обсуждались не только сами ракеты, но и «создание для военных целей искусственных спутников Земли, военных баз США в мировом пространстве», при этом предсказывалось, что первые образцы подобной техники могут появиться через 10 — 18 лет, после чего «воображаемая картина автоматической войны станет зловещей реальностью» ^[[5]^]. 

Приговор специалиста из «Нового времени» однозначен и суров: «Рассуждения о том, что межконтинентальные снаряды якобы будут «великим стратегическим оружием», являются с военной точки зрения дикой утопией,  а на деле  —  сознательным обманом и шантажом». На чем приговор основан? В статье Рубинштейна только одна фраза околонаучного содержания: «Учитывая возрастающую с расстоянием неточность попадания, не может быть и речи о том, чтобы эти столь пышно рекламируемые межконтинентальные снаряды могли иметь существенное значение в военных целях». Судя по этой фразе, приговор основан на теории стрельбы из рогатки. 

 Представление об уровне компетенции этого «судебно-научного» эксперта дает его капитальный труд «Буржуазная наука и техника на службе американского империализма», изданный Академией наук СССР в 1951 г. ^[[6]^].  Из книги следует, что ее автор считал себя специалистом не только в физике, но и в экономике, языкознании, биологии, медицине. Почти как обильно цитированный «великий корифей науки И. В. Сталин». Поэтому неудивительно, что автор со спокойной уверенностью извещает, что буржуазную лженауку генетику постиг конец,  неизбежно ожидающий всякую лженауку. 

Влияние подобных экспертов не следует преуменьшать,  хотя оно и не было определяющим. Ведь срок появления первых межконтинентальных ракет, указанный в американской статье, —  10 — 18 лет, как мы сейчас знаем, был вполне реальным. А тот факт, что первый искусственный спутник был советским, говорит о том, что были у нас и эксперты высокой квалификации. Легко, однако,  представить себе, каких усилий стоило этим специалистам отстаивать свое мнение. 

Впрочем, военно-технические прогнозы даже такого масштаба не идут в сравнение с научно-политическим прогнозом Эйнштейна. Эйнштейновский призыв требовал поистине нового мышления и не был услышан политическими лидерами обеих противостоящих сил. Странно звучащие слова физика-профессионала были сочтены наивностью политика-дилетанта. Только впоследствии стало ясно, что это по меньшей мере мудрая наивность профессионала-мыслителя. 

2. История физики с географией

Все, что говорилось до сих пор, —  это взгляд в прошлое с точки зрения нынешних знаний и нынешних политических реальностей. Такой взгляд не замечает важные черты в открытой переписке конца 40-х годов. Они видны только на фоне реальностей тогдашних. 

Имея представление о социально-научном климате нашей страны в конце 40-х годов, нетрудно понять,  что советские ученые не могли так же свободно высказывать свое мнение, как Эйнштейн, что письмо четверых советских академиков не было столь же свободнорожденным, как эйнштейновское, что в составлении письма принимали участие какие-то «ответственные» анонимные соавторы. И призыв Эйнштейна использовать ООН для открытого, свободного обмена мнений советские ученые не могли воспринимать без горечи. Главным представителем нашей страны в ООН был тогда А. Я. Вышинский,  приверженность которого к свободным дискуссиям особенно проявилась в 30-е годы, когда он в качестве Генерального прокурора был одним из главных действующих лиц,  а точнее, исполнителей сталинских репрессий. 

В наше время не сразу осознаешь, что в конце 40-х годов письмо советских академиков с критикой Эйнштейна служило также и... защите его имени. Ведь там сказано о его «замечательных научных открытиях» и «искреннем гуманизме». В 1947 г. такая защита, увы,  требовалась, как бы это ни было удивительно для нас в 80-е годы и для тех, кто жил в 20-е годы. 

Даже на фоне всемирного триумфального признания эйнштейновская теория Относительности получила в Советской России особенно горячий прием ^[[7]^]. Не в последнюю очередь это связано с тем, что революционное переустройство физики, вызванное этой теорией, было созвучно социальному переустройству нашей страны. Не случайно, что в 20 — 30-е годы советские ученые сделали,  пожалуй, больше других для развития эйнштейновских идей. 

Хорошо были известны и общественные взгляды Эйнштейна. В предисловии к русскому изданию брошюры о теории относительности ^[[8]^] в ноябре 1920 г. он писал: 

«Более чем когда-либо в настоящее тревожное время следует заботиться обо всем, что способно сблизить людей различных языков и наций. С этой точки зрения особенно важно способствовать живому обмену художественных и научных произведений и при нынешних столь трудных обстоятельствах. Мне поэтому особенно приятно, что моя книжечка появляется на русском языке». Эйнштейн стал одним из первых членов созданного в 1923 г. «Общества друзей Новой России» ^[[9]^]. 

В 1922 г. Эйнштейна избрали в Российскую академию наук. 

Однако в 30-е годы положение стало меняться. Блюстители философского порядка, ужесточая контроль за жизнью естествознания, все чаще обвиняли Эйнштейна в идеализме и прочей буржуазности ^[[10]^]. К тому же Эйнштейн при всех своих симпатиях к Советской России не мог принять начинавшиеся репрессии и открыто высказывался об этом (такое поведение не оставалось без порицания ^[[11]^]). Трезвый и проницательный ум физика не дал себе обмануться, подобно выдающимся писателям А. Барбюсу и Л. Фейхтвангеру, которые, даже побывав в нашей стране, не заметили симптомов нарастающей болезни общества. Книги, написанные ими по впечатлениям от поездок в СССР в 30-е годы, наглядно показывают, как трудно было увидеть то, что сейчас кажется ясным [[12]]. Особенно трудно было тем, кто искал реальную силу, противостоящую чудовищу фашизма. И тем не менее Эйнштейн, имевший полное представление о звериной сущности фашизма, смотрел на социалистическое государство, не ограничиваясь розовым диапазоном спектра. 

Все же в 30-е годы нападкам на Эйнштейна довольно успешно противостояли видные наши ученые. В первом их ряду были А. Ф. Иоффе, С. И. Вавилов  —  руководители крупнейших физических институтов страны. 

Но к концу 40-х годов, в эпоху псевдопатриотической борьбы с «низкопоклонством перед Западом», положение стало совсем тяжелым. Появилось выражение «реакционное эйнштейнианство». Открытая Эйнштейном замечательная возможность физического описания Вселенной была объявлена «идеализмом и поповщиной». Как раз в 1947 г. вышел очередной том Большой Советской Энциклопедии со статьей «Тяготение». Хотя главные достижения Эйнштейна относятся именно к этой области, в статье его имя упомянуто лишь мимоходом и не дается ни малейшего представления о масштабе и смысле его результатов. Если сравнить эту статью со статьей «Эйнштейн» в томе БСЭ, вышедшем в 1933 г., и со статьей «Тяготение» во втором издании БСЭ (1956), контраст поражает ^[[13]^]. 

В таких обстоятельствах высокая оценка Эйнштейна как «крупнейшего ученого и общественного деятеля», содержавшаяся в статье советских академиков, требовала известного мужества. И можно быть уверенным, что Эйнштейн воспринял эту статью не в отрыве от социальногеографических обстоятельств. 

В последующие несколько лет эти обстоятельства, увы,  не стали благоприятней. Борьба с «физическим идеализмом», накал которой нарастал, должна была завершиться всесоюзной конференцией по образцу генетической. Только очевидный уже военно-технический потенциал физики и твердость ведущих в этой области ученых предотвратили «оргвыводы», подобные тем, которые разгромили советскую генетику. 

На долю физики достались только разгромные статьи.  Наиболее крупнокалиберные были заряжены в сборник «Философские вопросы современной физики», изданный Институтом философии АН СССР в 1952 г. Главной мишенью была теория относительности. С цитатой Л. П. Берии о роли науки соседствовал призыв перенести «опыт борьбы из передовых областей естествознания в теоретическую физику», «решительно разоблачить всю систему теоретических взглядов Эйнштейна и его последователей,  эйнштейнианцев, в области физики, а не просто отдельных их высказываний» [13^[[14]^], с. 45, 47]. При этом от имени диалектического материализма провозглашалось: «Материалистическое же истолкование закономерностей быстрых движений есть в действительности отказ от теории относительности Эйнштейна как от физической теории и развитие принципиально иной по своей сути физической теории», для которой было заготовлено уже и название «теория быстрых движений» ^[[15]^]. 

В 1949 г., к 70-летию Эйнштейна, в США вышел том ^[[16]^],  статьи для которого написали Бор, Борн, де Бройль,  Гедель, Зоммерфельд, Лауэ, Паули и другие выдающиеся физики, математики и философы. В предисловии к тому упоминается и «статья, обещанная одним ведущим ученым из СССР, но не попавшая к издателю». Этим ученым был Я. И. Френкель. Из советских физиков, получивших аналогичные приглашения, он один решился написать статью (рукопись сохранилась), однако высокие инстанции весьма недвусмысленно отсоветовали посылать ее. 

Эйнштейну все это было известно. В свойственной ему манере он откликнулся стишком ^[[17]^]: 

Мудрость диалектического материализма

 

Неимоверным потом и трудом
добыть научной истины крупицу? 
Нет, так себя терзают лишь тупицы. 
Мы истину решением партийным создаем. 
Ну а тому, кто смеет усомниться, 
мы по мозгам  —  по черепу  —  даем. 
Лишь только так и можно надежно воспитать
ученых, смелых духом, умеющих молчать. 

 

 

Weisheit des Dialektischen Materialismus   Durch Schweiss und Mühe ohnegleichen Ein Körnchen Wahrheit zu erreichen? Ein Narr, wer sich so kläglich schinden muss Wir schaffen's einfach durch Parteibeschluss. Und denen, die zu zweifeln wagen Wird flugs der Schädel eingeschlagen. Ja, so erzieht man, wie noch nie, Der kühnen Geister Harmonie

The Wisdom of Dialectical Materialism   Through sweat and pain beyond compare to arrive at a small grain of truth? A fool he who thus miserably toils and moils. We simply ordain through Party line. And those who dare to doubt will have their sculls knocked in speedily. Indeed, thus one educates, as never before, dissenting spirits to conformity.

Мудрость диалектического материализма   Неимоверным потом и трудом добыть научной истины крупицу?! Нет, так себя терзают лишь тупицы, - мы истину решением партийным создаем. Ну а тому, кто смеет усомниться, мы по мозгам - по черепу - даем. Для Сталина для партии сумеем воспитать ученых, смелых духом и любящих молчать.

 

Сочинил он еще и эпитафию для Института Маркса —  Энгельса образца 1952 г. «В стране искателей истины не существует человеческих авторитетов. Над тем, кто попытается изображать здесь начальство, посмеются боги»  ^[[18]^]. 

 

 

 

Aufschrift für das Marx Engels-Institut   Im Reiche der Wahrheit-Sucher gibt es keine menschliche Autorität. Wer es da versucht, Obrigkeit zu spielen, scheitert am Gelächter der Götter.

Epitaph for the Marx-Engels Institute   In the realm of the truth-seekers there is no human authority. He who attempts to play the ruler there will run afoul of the laughter of the gods.

Надпись на здании института Маркса-Энгельса   В стране искателей истины нет человеческих авторитетов. Над тем, кто здесь попытается изображать начальство, посмеются боги.

 

 

Смеялись и люди. Эйнштейн относился к тем, чей смех был горьким. 

Эту горечь «уравновешивало» гнетущее социальное самочувствие Эйнштейна в Америке времен Комиссии по антиамериканской деятельности. В письме другу в 1947 г.  он писал: «За время поездки Вы смогли основательно понять, что скрывается за спиной доброго дяди Сэма,  и своими глазами увидеть, как бесцеремонно он обращается с преследуемыми, точнее, с теми, которых преследовали другие. Дядя Сэм тоже делает кое-что в этой области и уже добился замечательных успехов» ^[[19]^]. 

«Патриотическому» подавлению свобод Эйнштейн противостоял и публичными выступлениями. В 1953 г. опубликовал в газете ответ одному учителю, обратившемуся к нему за поддержкой: «Проблема, вставшая перед интеллигенцией этой страны, весьма серьезна. Реакционные политики посеяли подозрения по отношению к интеллектуальной активности, запугав публику внешней опасностью. Преуспев в этом, они подавляют свободу преподавания, увольняют непокорных, обрекая их на голод. Что должна делать интеллигенция, столкнувшись с этим злом? По правде, я вижу только один путь  —  революционный путь неповиновения в духе Ганди. Каждый интеллигент, вызванный в одну из комиссий, должен отказаться от показаний и быть готовым к тюрьме и нищете. Короче, он должен жертвовать своим благополучием в интересах страны. 

Отказ от показаний... должен быть основан на убеждении, что для гражданина позорно подчиниться подобной инквизиции, оскверняющей дух конституции. 

Если достаточное число людей вступит на этот тяжелый путь, он приведет к успеху. Если нет  —  тогда интеллигенция этой страны не заслуживает ничего лучшего, чем рабство» ^[[20]^]. 

Как видим, Эйнштейн был инакомыслящим для обеих государственных идеологий, господствовавших в политической жизни середины XX в. И все же он был бесконечно далек от проклятья: «Чума на оба ваших дома!».  Оптимист по натуре, он верил, что человечество может изжить злокачественные формы патриотизма и осознать свою общность. Однако человечеству надо было успеть дожить до этого. И Эйнштейна не перестает мучить опасность глобального ядерного самоуничтожения. Об этом  —  последние написанные его рукой слова ^[[21]^]. В апреле 1955 г., уже в больнице, Эйнштейн готовил обращение по поводу предстоящей седьмой годовщины государства Израиль: «Сегодня я обращаюсь к вам не как американский гражданин и не как еврей, а как человек, который со всей серьезностью стремится рассматривать вещи как они есть. То, к чему я стремлюсь, —  это просто служить по мере своих небольших сил истине и справедливости, невзирая на опасность кому-то не понравиться. 

Предметом обсуждения является конфликт между Израилем и Египтом  —  небольшая и маловажная проблема,  можете вы подумать, у нас имеются заботы побольше.  Однако это не так. Когда речь идет об истине и справедливости, нет проблем больших и малых. Потому что с общей точки зрения дела человеческие неразделимы. Тот,  кто в малом относится к истине не всерьез, тому нельзя доверять и в большом. 

Эта неразделимость действует не только в морали,  но и в политике, потому что малые проблемы могут быть поняты правильно только в их зависимости от больших проблем. Огромную проблему представляет сейчас разделение мира людей на два враждебных лагеря, так называемые «свободный мир» и «коммунистический мир». Поскольку мне не очень ясно, как здесь следует понимать слова «свободный» и «коммунистический», я буду лучше говорить о споре за преобладание между Востоком и Западом, хотя из-за шарообразности Земли неясно также, что следует понимать под Западом и что под Востоком. 

В основе этого  —  старомодная борьба за власть, которая, как и раньше, представляется людям в полурелигиозной вуали. Однако вследствие разработки атомного оружия эта борьба за преобладание имеет призрачный характер. Каждая из сторон, конечно, знает, да и признает сама, что нашему человечеству придет конец, если эта борьба превратится в настоящую войну. Несмотря на это, ответственные государственные деятели обеих сторон основывают свой спор на привычных попытках запугать противника развитием превосходящих военных средств власти и сломить его сопротивление. При этом,  разумеется, рискуют войной и уничтожением. Но ни один ответственный государственный деятель не отваживается встать на единственный путь, обещающий всеобщую международную безопасность, так как это означало бы его верную политическую смерть. Потому что повсеместно разыгравшиеся политические страсти требуют своих жертв».

На этом месте смерть оборвала рукопись великого ученого. «Всеобщий мир или всеобщее уничтожение»  —  принцип, неизбежность которого физик-мыслитель увидел 40 лет назад, сейчас, наконец, обрел политическое признание в качестве основного постулата нового политического мышления. 

Рождение этого постулата сейчас иногда относят к так называемому манифесту Рассела — Эйнштейна 1955 г. ^[[22]^].  К тому времени уже были взорваны первые термоядерные бомбы и радиоактивный губительный дождь пал с небес на японских рыбаков. Поэтому манифест Рассела — Эйнштейна имел лучшие шансы быть услышанным  —  с него началось Пагуошское движение ученых. 

Как мы видели, новый политический постулат Эйнштейн обнаружил еще восемью годами ранее, и дело здесь не только в уточнении хронологии. За эти восемь лет произошло серьезное изменение взглядов Б. Рассела. 

В первые годы холодной войны английского ученого в советской печати называли «поджигателем войны» и «оруженосцем американского империализма». Для этого были, увы, некоторые основания. Так, например, в статье 1949 г. «Ценности в атомную эпоху» ^[[23]^] он развивал идеи, выдержанные всецело в духе «старого политического мышления». Начинает он с того, что в самом изобретении атомного оружия не видит никаких принципиально новых обстоятельств. Использование атомной энергии  —  это просто очередное техническое нововведение в ряду,  берущем начало с промышленной революции. Атомная война может быть оправдана, если ее цель очень важна и используется небольшое число бомб (только к четвертой мировой войне могли бы появиться качественно новые  —  глобальные  —  обстоятельства). Осознание ужасов атомной войны делает ее не менее, а более вероятной. 

Считая невероятным изменение политики советского руководства, Рассел в 1949 г. пришел к выводу, что «до следующей мировой войны нет пути к единству мира», что «если только война может предотвратить всеобщую победу коммунизма, то война приемлема, несмотря на все ее разрушения» ^[[24]^]. 

 Рассуждения Рассела, разумеется, имели некоторые резоны. Но логика этих рассуждений слишком математизирована. Характерна такая его фраза: «Рассмотрим сначала вопрос чисто абстрактно, безотносительно к фактам нынешней международной ситуации». В то же время именно факты тогдашней политической ситуации он математизировал, подразумевая математически жесткие определения используемых весьма нематематических понятий, не оставляя возможности для изменения и неоднозначности политических реалий. 

Во всяком случае, позиция Рассела 1949 г. пропитана духом конфронтации, противоборства «кто кого» и этим принципиально отличается от позиции Эйнштейна и от позиции, воплощенной в манифесте Рассела — Эйнштейна 1955 г. и в Пагуошском движении  ^[[25]^]. 

Радикальному изменению взглядов Рассела способствовали, можно думать, не только новые политические обстоятельства (появление ядерного оружия в СССР, смерть Сталина, последствия ядерного взрыва на атолле Бикини).  Сыграла, несомненно, свою роль последовательная и непреклонная позиция Эйнштейна, о котором Рассел как-то сказал: «Я не знал более великого человека».

Выдающийся философ и основатель математической логики не сразу осознал проницательность великого физика. Быть может, отчасти это связано с тем, что в математике не так остро, как в физике, ощущается неумолимая власть реальности. Ведь Эйнштейна к его главному политическому открытию, как и к физическим, привела не столько идеальная логическая дедукция, сколько гениальная интуиция. Зная, как нелегко было даже коллегам Эйнштейна принять его вывод, уже не удивляешься, что этого так долго не могли сделать политики. 

За тридцать с лишним лет, прошедших после смерти Эйнштейна, мир сильно изменился. Сенат США осудил подлинный антиамериканизм сенатора Маккарти. В СССР в 60-е годы было издано первое и до сих пор единственное в своем роде четырехтомное собрание работ Эйнштейна.  Тогда же Академия наук СССР начала издание уникального в мировой литературе ежегодника  —  «Эйнштейновского сборника», посвященного фундаментальной физике XX века. 

В прошедшее тридцатилетие вместились, увы, многие события, которые не сделали более ясным смысл слов «свобода, демократия, социализм». Только совсем недавно стремление человечества к выживанию соединилось со стремлением выяснить и воплотить в общественную жизнь эти понятия, столь дорогие Эйнштейну. 

Но даже в конце 40-х годов, когда многое было известно о страшной болезни советского общества, Эйнштейн не забывал, что в этом обществе создан первый в мире социалистический каркас, и отдавал должное грандиозному эксперименту, каким от считал строительство социализма в СССР. Даже зная, что социалистический каркас сам по себе не гарантирует гуманного общественного устройства, Эйнштейн тем не менее не видел принципиальной альтернативы социализму в перспективе. Это свое убеждение он отстаивал в публичных выступлениях. Об этом его статья 1949 г. «Почему социализм?» ^[[26]^], которая кончается такими словами: «Необходимо, однако,  помнить, что плановая экономика  —  это еще не социализм.  Плановая экономика как таковая может сопровождаться полным порабощением человека. Достижение социализма требует решения некоторых крайне трудных социальнополитических проблем: Как можно, учитывая далеко идущую централизацию политической и экономической власти, предотвратить превращение бюрократии во всемогущую и самовластную? Как можно защитить права личности и обеспечить демократический противовес к власти бюрократии?». 

Ныне, спустя 40 лет, эти вопросы находятся в центре общественного внимания. 

ЛИТЕРАТУРА

 

1. Гернек Ф. Альберт Эйнштейн: Жизнь во имя истины, гуманизма и мира. М.: Прогресс, 1966. 

2. Косарева Л. М. Этические идеалы и познание природы // Социо-культурные факторы развития науки. М., 1987. С. 11 — 91. 

3. Горелик Г. Е. О гуманитарных корнях физического мировоззрения Эйнштейна // Исследования по истории физики. М.: 

Наука, 1985. С. 77 — 94. 

4. Рубинштейн. М. И. Новая секта «атомной религии» // Новое время. 1947. № 50. С. 7 — 10. 

5. Рубинштейн М. И. Буржуазная наука и техника на службе американского империализма. М.: Изд-во АН СССР, 1951. 

6. Визгин В, П., Горелик Г. Е. Восприятие теории относительности в России и СССР // Эйнштейновский сборник. 1984 —  1985. М.: Наука, 1988. 

7. Эйнштейн А. Теория относительности: (Общедоступное изложение). Берлин, 1921. 

8. Делокаров К. X. Философские проблемы теории относительности (на материале философских дискуссий в СССР в 20 —  30-е годы). М.: Наука, 1973. 

9. Кольман Э. Ход задом в философии Эйнштейна // Науч. слови.  1931. № 1. С. 11. 

10. Мюнтц Г., Гессен Б. М. Эйнштейн// БСЭ. М., 1933. T. 63.  с. 152-4. 

11. Королев Ф. А. Тяготение // БСЭ. М., 1947. T. 55. С. 458 — 461. 

12. Ландау Л. Д., Лифшиц Е. М. Тяготение // БСЭ. 2-е изд. М.,  1956. T. 43. С. 556 — 559. 

13. Философские вопросы современной физики. М.: Изд-во АН СССР, 1952. 

14. Albert Einstein: Philosopher-Scientist. Evanston, Illinois, 1949. 

15. Feuer L. S. Einstein and the generation of science. N. Y., 1974.  P. 86, 105. 

16. Эйнштейн А. Собр. науч. тр. T. 4. М.: Наука, 1967. 

17. Хофман Б. Альберт Эйнштейн. Творец и бунтарь. М.: Прогресс, 1983. 

18. Einstein A. Uber den Frieden: (Weltordnung oder Weltuntergang?). Bern, 1975. 

19. Адамович А., Шахназаров Г. Новое мышление и инерция прогресса // Дружба народов. 1988. № 6. С. 184 — 198. 

20. Сзлмон И. Мы должны научиться мыслить по-новому // За рубежом. 1989. № 18. С. 11 (пер. статьи «Against the bomb» из «Financial Times»).

21. Russell В. Values in the atomic age // The atomic age. L., 1949.  P. 81 — 104. 

22. Russell В. Has man a future? L., 1961. 136 p. 

23. Einstein A. Why Socialism? // Monthly Review: independent socialist magazine. 1949. Vol. 1, N 1. P. 15.