Светлана ЛОЙЧЕНКО
Северный комсомолец,
2 июня 2006
После встречи с Геннадием Ефимовичем Гореликом я ловила себя на том, что пересказываю нашу беседу коллегам и знакомым. Еще бы! Не каждый день встречаешь человека, который профессионально занимается историей водородной бомбы.
У Геннадия Ефимовича Горелика две профессии - физик и историк физики. Их, видимо, определила сама жизнь, ведь развитие физики кардинально влияло на развитие страны, ее экономику. Здесь переплелось множество драматических моментов современности - стоит только упомянуть имя Андрея Сахарова. Результатом длительных архивных исследований, личных встреч с людьми, которые знали академика, стала книга Геннадия Горелика "Андрей Сахаров. Наука и свобода".
Геннадий Ефимович сейчас работает в Бостоне. К нам приезжал по приглашению Заостровского Свято-Сретенского прихода и областной библиотеки имени Добролюбова, где выступил с лекцией.
- Геннадий Ефимович, у вас много коллег? Ведь это, наверное, достаточно редкая профессия - историк физики?
- Ну, конечно. Историков физики гораздо меньше, чем физиков. И это правильно. Нашими руками ведь бомбы не сделаешь...
- И все же, наверное, в вашей работе есть прикладной смысл?
- Прежде всего, образовательный. Занимаясь историей водородной бомбы, я беседовал со многими коллегами Сахарова: важно было понять и то, как они пришли в физику. И некоторые объясняли, что решающую роль сыграла книжка: "Вы, конечно, ее не знаете, это старая книжка, называется "Солнечное вещество"...". Но я-то уже хорошо знал эту книгу...
- Даже я знаю эту книгу. И историю ее создания. Лидия Корнеевна Чуковская убедила своего мужа, физика Матвея Бронштейна, написать увлекательную книгу для детей о научных открытиях. Об этом я слышала на встречах здесь у нас, в библиотеке имени Добролюбова, посвященных памяти Лидии Корнеевны. Интересно сейчас от вас узнать, как потом эта книга работала...
- А меня с Лидией Корнеевной познакомила "загадка Бронштейна". Он сделал очень проницательную работу как физик-теоретик, но почему-то его открытие оставалось неизвестным. Понял потом, почему: его имя 20 лет было страшно произносить после того, как его арестовали в 1937-м. И другая часть загадки: он был способен и на абстрактные работы в области теоретической физики и на детские книги. Когда Лидия Корнеевна стала рассказывать мне о нем, я понял, что все это не должно остаться скрытым. Очень захотел, чтобы Матвей Петрович продолжал жить. И стал искать проявления его жизни.
- И после этого, насколько мне известно, окончательно занялись историей отечественной физики. А почему для этого вы поехали в Америку? Там условия лучше?
- Вопрос так не стоит - хуже или лучше. Таких возможностей здесь просто нет. К примеру, Институт истории естествознания, где я раньше работал, весь этот год стоял без тепла. И я понимаю: когда в стране есть беспризорники, прежде всего, наверное, надо заботиться о них...
- Если бы деньги, не потраченные на науку, шли на самом деле на беспризорников!
- И все же, когда я смотрю на детей, которые сидят на улице и просят милостыню, думаю: ой, какая история науки...
- А что представляет собой тот институт, в который вы попали в Бостоне?
- Этот институт основан одним крупным предпринимателем и энтузиастом истории науки. Умирая, он завещал на это часть своего наследства. Каждый год туда приезжают работать десять-пятнадцать историков науки со всего мира, которых отбирают по конкурсу.
- Вы тоже прошли конкурс?
- Да, повезло. Попал в первый набор. Дело в том, что я занимался историей Физического института Академии наук и, в частности, историей создания водородной бомбы. Было важно понять, как могло случиться, что люди, занятые чистой наукой, сделали в этой области решающие открытия?
Шел 1993 год, я подал заявку на такое исследование в Российский фонд фундаментальных исследований. Но оттуда даже не ответили. И тут у нас на доске объявлений в институте появился листок, где сообщалось, что открывается институт истории науки и объявляет конкурс. Я послал заявку, и ее приняли.
- Ваши надежды оправдались?
- Мне повезло еще и потому, что в Бостоне оказалось трое однокурсников Сахарова. И в Нью-Йорке нашел уникального свидетеля, который близко познакомился с Сахаровым в 1968 году, когда Сахаров из "закрытого" физика превращался в открытого защитника мира и прав человека.
Важно и то, что водородная бомба создавалась не просто так, во славу науки, а чтобы противостоять американцам. Без изучения американской истории этого дела невозможно по-настоящему понять, как всё происходило.
- Бомба ведь была не сама по себе...
- Конечно. Сахарова упрекали в том, что он лезет не в свое дело. Но кроме физики, у него была профессия разработчика стратегического оружия. А это такая профессия, где физика с политикой и с экономикой неразрывно связаны. Например, помните, когда капроновые чулки вдруг исчезли? Много позже стало известно, что капрон потребовался для супер-парашютов супер-бомбы. Это означает, что вся экономика страны, вся ее жизнь напрямую увязана с тем, что мы делаем бомбы. Доля расходов на оборону, на военные нужды в нашей стране была гораздо больше, чем на Западе. На Западе капроновым чулкам не угрожают надобности обороны.
- А у нас своя рука - владыка.
- Да. И это Сахаров ясно понимал. Кстати говоря, он гордился, что изобретенное им термоядерное оружие дешевое, что оно не истощает страну, что не придется народу затягивать пояса.
- Но, с другой стороны, придется, если деться некуда...
- Деться есть куда. Почему они нас боятся? Почему мы их боимся? Только потому, что у них есть бомбы? Ну, а Франция же их не боится. Почему Франция не боится Америки?
- По-моему, боится. Во всяком случае, противостоит.
- Не боится. Они же в одном союзе, в НАТО. Но может в чем-то противостоять. Например, в Иракской войне Франция была резко против. Это другое дело. Но, знаете, муж и жена тоже иногда резко против в чем-то, но при этом не держат бомбу за пазухой. И в жизни так: если сосед только что отсидел тюремный срок за убийство, на всякий случай будешь его опасаться.
- Лучше поставить двойной замок, купить на всякий случай себе ружье. Мне кажется, что после эйфории сближения у нас снова возникает вот такой образ Америки. Притом это уже идет не сверху, а снизу.
- Знаете, где больше всего противников американской политики? В самой Америке!
- А здесь этого, признаться, не чувствуется.
- Ну как же?! Если рейтинг Буша - 30 процентов, значит, 70 процентов американцев не одобряют политику своего правительства.
- Америка еще и страна, которая "вымывает" наш научный потенциал. Наша современная наука на самом деле находится в катастрофической ситуации?
- Ситуация, конечно, грустная. Но те, кто уехали, они в каком-то смысле та же самая российская наука. Как только в России возникнут условия для работы, они вернутся. Важно только, чтобы это не был слишком большой промежуток.
- Значит, снова нужны деньги...
- Да, но здесь тоже нужны разумные пропорции. Когда после войны, по решению Сталина, скачком увеличили зарплаты всех физиков в три раза, в науку пошли еще и те, кто просто искал, где лучше. Так появился научный балласт. И почему, собственно, физик в обществе заслуживает настолько большего почета и внимания, чем врач или учитель? В годы послевоенной разрухи столько уходило средств на эти дурацкие бомбы, на этот уран и плутоний.
Я физик и очень люблю эту науку, но у меня мама была участковым врачом. Она бегала по этажам за свои 90 рублей, а Андрей Дмитриевич Сахаров за изобретение водородной бомбы получил премию такой величины (я специально прикинул), что мама заработала бы за 40 лет! И как вы понимаете, это не потому, что общество, обсудив международное положение, так решило.
- Но, возможно, народ с этим согласится...
- А иначе нас уничтожат? Но все равно вопрос: почему 40 годовых зарплат? Почему не 10? Или 5? Но кто бы осмелился такой вопрос задать?
- Какие главные проблемы сейчас в отечественной физико-математической науке?
- Преобладает старшее поколение, которое из творческого возраста ушло. Ведь точные науки - дело молодых. Великие открытия в теоретической физике сделаны людьми от 30 до 40 лет. В математике - от 20 до 30.
- Надо же! Вот бы никогда не подумала.
- Здесь ведь требуется сверхусилие мозгов!
- А можно ли как-то определить, какой он, человек, к кому приходит озарение? Есть ли здесь какая-нибудь система?
- Слава Богу, нет!
- И все же. Он молодой. А дальше? Скорее всего, это все-таки мужчина?
- По крайней мере, если речь идет о физике. История свидетельствует. Правда, недавно президент Гарвардского университета вынужден был уйти в отставку из-за того, что публично признал возможность того, что способность к точным наукам может как-то зависеть от пола.
- А какой характер у первооткрывателя?
- Разные открытия делают разные люди. Иногда, к примеру, полезно быть легкомысленным, как физик Георгий Гамов, сделавший первую работу в теории атомного ядра. Но в других случаях его очаровательное легкомыслие мешало. И тогда лучше получалось у "более серьезных", как его друзья - Ландау и Бронштейн. Иные характеры - иные и открытия.
- Наверное, природа просто предусматривает какой-то процент вот таких первооткрывателей. И он будет всегда - просто как дар.
- Думаю, что это так. Но важно еще, и как общество сумеет распорядиться этим Божьим даром.
Беседовала Светлана ЛОЙЧЕНКО.