Г. Е. Горелик
Историк науки
у Древа познания:
о культурных предпосылках рождения фундаментальной науки
(Доклад на секции
«Образ и понятие в культурологии и научной онтологии», проводившейся в рамках
Третьего Российского культурологического конгресса, Санкт-Петербург, 27–29
октября 2010 г.)
Образ и понятие в
культурологии и научной онтологии. Коллективная монография. / Отв. редактор Н.
В. Серов. — СПб: Эйдос, 2011. — 642 с., с. 193-208.
Тезисы:
Наука в самом широком смысле слова — как совокупность знаний, которым можно
научить другого, —
явление, присущее любой культуре и возникающее вместе с человеком. Другое дело — наука фундаментальная, образующая
фундамент здания современной науки и техники, на верхних этажах которого
изобретен интернет и все прочие хайтеки.
Такая наука родилась один раз — в Европе XVI–XVII веков. Почему именно там и тогда? В отличие от прикладной науки, фундаментальная
задает «бесполезные» вопросы об устройстве мироздания, о его наиболее общих
законах. Это, по выражению А. Д. Сахарова, наука
ради науки, ради познания, наука как самоцель, которая оправдывает само
существование человека на земле. История, однако, показала, что именно такая
наука открывала путь к самым крупным практическим инновациям. Звание первого
фундаментального естествоиспытателя больше других заслужил Галилей, изобретя
экспериментально-теоретический метод: познавая устройство мироздания, разум
свободен изобретать сколь угодно неочевидные понятия, но при этом опираясь на
систематически поставленные наблюдения-эксперименты, использующие измерения.
Именно так он пришел к законам инерции и падения. Возникшие в воображении
Галилея законы стали первыми достижениями новой — фундаментальной — физики и привели к триумфу Ньютона, который,
размышляя над экспериментами и астрономическими наблюдениями, добавил еще
несколько столь же «воображаемых» свойств реального мира, и построил общую
теорию движения —
классическую механику. Эта теория блистательно оправдалась, и в результате
радикально изменилась роль науки в жизни общества.
Почему фундаментальная наука родилась именно в
европейской культуре XVI–XVII веков? Китайская, индийская и исламская
культуры как минимум сопоставимы с европейской по инновациям практического
характера. Гениальность Галилея, разумеется, сыграла свою роль, но гении
встречаются среди потомков Евы Сапиенс с равной вероятностью во всех частях
«ареала» этого вида — во
всех культурах. До Галилея закон инерции выдвигали исламский ученый Ибн аль-Хайсам на шесть веков раньше, а китайский философ Мо-цзы на двадцать (!) веков раньше. Однако эти прозрения были
забыты, пока их не обнаружили историки. А прозрения Галилея начали цепную реакцию идей и
экспериментов, которые привели к современной науке. Эту цепную реакцию
обеспечивала некая инфраструктура европейской культуры.
В докладе выдвигается и обосновывается гипотеза:
эту инфраструктуру породила Библия, которая в эпоху Реформации была
транснациональной и трансконфессиональной общностью в
политически и религиозно разделенной Европе. Такой же общностью стала и
фундаментальная наука. Проявлением этого стала итоговая книга Галилея «Беседы и
математические доказательства», написанная в католической Италии, а
опубликованная в протестантской Голландии.
Почему
современная наука возникла именно в Европе? Ведь китайская, индийская и
исламская культуры средних веков были, как минимум, сопоставимы с европейской.
Талант
Галилея, разумеется, сыграл свою роль, но таланты рождались во всех культурах.
Например, закон инерции был выдвинут исламским ученым еще за шесть веков до
Галилея, а китайскиим - даже за двадцать (!) веков,
однако эти прозрения не были подхвачены и ждали, пока их обнаружат
историки. А исследования Галилея начали цепную реакцию теоретических идей
и экспериментов, которые привели к современной науке. Значит, условия для этой
цепной реакции обеспечила некая инфраструктура европейской культуры.
Речь
идет о причинах «научной революции», как принято называть расцвет европейской
науки в 16-17 веках. Первый ответ на этот вопрос дали в 1930-е годы
историки марксистской ориентации. Рождение современной науки они связали с
возникновением капитализма, когда появилось машинное производство и повысился
социальный статус мастеров-«технарей». А важнейшими предпосылками назвали то,
что тогда в качестве объектов изучения к природным явлениям добавились машины,
и возникло сотрудничество между ученой братией и ИТР. Это, однако, не
отвечает на вопрос, почему современная наука возникла именно в Западной Европе.
В Китайской истории имелись все указанные предпосылки «научной революции», но
самой революции не было.
Для
убедительного ответа надо выяснить, что было самым революционным в «научной
революции», т.е. в чем главное отличие современной науки от предшествующих
форм, чем место и время рождения современной науки отличаются от других
моментов истории человечества, и как эти отличия помогли самому рождению.
На
бросающееся в глаза отличие Европы 16-17 веков – Реформацию – указал еще в
начале 20 века М.Вебер как на причину возникновения капитализма - посредством
новой протестантской этики труда. Впоследствии историки пытались установить
того же рода связь между протестантизмом и возникновением современной наукой.
При этом определяющей чертой новой науки считали ее экспериментализм.
Однако это никак не объясняет самый важный - первый - этап научной революции,
главными героями которого были Коперник, Галилей, Кеплер и Ньютон. В
центре их интересов были не машины, а астрономические явления, не имевшие
никакого прикладного значения. Для всех четырех основоположников
математика была не менее важным инструментом познания, чем эксперимент. И,
наконец, половина основоположников были католиками.
В
докладе предлагается не социально-экономический, а культурологический ответ,
опирающийся на иную – общеевропейскую – роль Реформации. Благодаря Реформации в
центр культурной жизни Европы – и католической и протестантской - выдвинулась
Библия. Именно библейское мировоззрение стало трамплином для изобретения
современной – фундаментальной – науки.
Наука как
самоцель?...............................................................................................................................................................
5
Кто изобрел
фундаментальную
науку?.................................................................................................................................
7
Что помогло
рождению фундаментальной
физики?..........................................................................................................
11
Физик у
древа познания, или почему фундаментальная наука не родилась в других
культурах?................................
18
Три загадки - одна
отгадка?..................................................................................................................................................
23
Куда ведет
прогресс?............................................................................................................................................................
27
Задача модернизации-инноватизации России, поставленная не партией и не правительством, побуждает историка науки помочь родине – помочь извлечь уроки из мировой истории науки. Ведь в наше время источник самых крупных инноваций – наука.
Научный уровень
страны наглядно можно представить числом нобелевских премий на душу
населения. Если довериться Википедии, в качестве единицы взять уровень России и
не брать страны, где лауреатов раз-два-и-обчелся,
нобелевская география выглядит так:
|
Country (Nobelists) |
per cap / RU |
|
Switzerland (25) |
20.80 |
|
Sweden (28) |
19.40 |
|
Austria (20) |
15.40 |
|
Denmark (13) |
15.20 |
|
Norway (11) |
14.60 |
|
United Kingdom (116) |
12.10 |
|
Ireland (8) |
11.60 |
|
Germany (103) |
8.10 |
|
Israel (9) |
7.80 |
|
Netherlands (18) |
7.00 |
|
United States (320) |
6.70 |
|
Hungary (10) |
6.40 |
|
Belgium (10) |
6.00 |
|
France (57) |
5.60 |
|
Canada (18) |
3.40 |
|
Australia (10) |
2.90 |
|
Italy (20) |
2.10 |
|
Poland (10) |
1.70 |
|
South Africa (9) |
1.20 |
|
Russia (22) |
1.00 |
|
Spain (7) |
0.98 |
|
Japan (16) |
0.81 |
|
India (9) |
0.05 |
|
China (6) |
0.03 |
Видно, что поднять Россию до первой десятки можно, лишь увеличив число ее
лауреатов раз в семь.
Конечно, одним
числом описать инновационный уровень страны можно лишь условно. У каждой страны
есть свои уважительные исторические причины, которые переводят мысль от
географии к истории и к вопросу, насколько глубоко в прошлое надо погрузиться,
чтобы объяснить различия 20 века.
В нашу эру
Интернета его обитатели – ныне их около двух миллиардов – встречают слово
«НАУКА» чаще, чем слова «МАМА», «ВОЗДУХ» и «БОГ», хотя и реже, чем слово
«ДЕНЬГИ». Так обстоит дело и в русской и в английской зонах Интернета.
Немудрено, - плодами науки в Интернете пользуется каждый. А наука,
обеспечившая изобретение Интернета, - это физика.
Плоды
научно-технических изобретений вроде Интернета, как и всякие плоды,
образуются из цветов – цветов понимания, после надлежащего оплодотворения. Один
цветок объяснил, почему зимой холоднее, чем летом; другой - почему небо голубое… Прямой практической пользы от таких
объяснений немного, но без них не было бы важнейших изобретений. Лучше других
это понимают те, кто занимаются научными исследованиями или инженерным
конструированием. Таких, согласно статистике, всего один на тысячу землян. Еще
меньше тех, кто преуспел и в науке, и в изобретательстве, как российский физик
и изобретатель Андрей Сахаров, который, кстати, предвидел появление «Всемирной
информационной системы» за много лет до возникновения Всемирной паутины.
Наука
как самоцель?
Сахаров видел три
главные проявления науки: стремление человека к познанию, мощный инструмент в
руках людей и основа единства человечества. Ко всем трем был причастен он
– физик-теоретик, изобретатель источников термоядерной энергии и
социальный мыслитель.
При всей своей
гуманитарной ответственности, Сахаров был человеком науки. Он верил, что «наука
как самоцель, отражение великого стремления человеческого разума к познанию,…
оправдывает само существование человека на земле». Корень этого
стремления физик видел среди корней человеческого рода, представляя себе, как «наш
обезьяноподобный предок по инстинкту любопытства» приподнимал камни под
ногами и находил там «жучков, служивших ему пищей. Из любопытства выросла
фундаментальная наука. Она по-прежнему приносит нам практические плоды, часто
неожиданные для нас».
Эта картинка
говорит не столько о детстве человечества, сколько о детской любознательности.
Согласно генетике, все ныне живущие люди происходят от женщины, жившей около
двухсот тысяч лет назад. Генетики назвали ее Евой Митохондриальной
по причинам, понятным тем, кто знаком с Библией и с механизмом
наследственности. Точно не известно, какие именно генетические преимущества
помогли потомкам этой праматери, плодясь и умножаясь, пережить всех не-потомков. Как подсказывает архео-антропология,
примерно те же двести тысяч лет назад резко увеличился объем головного мозга
представителей нашего вида - Хомо Сапиенс, т.е.
Человек Разумный. Если эта подсказка правильна, то врожденное преимущество
нашей праматери Евы Сапиенс составлял интеллект.
Интеллект
проявляется и в любопытстве и в изобретательстве, но эти склонности остаются не
у каждого повзрослевшего ребенка. Те, у кого остается, рождены для научных
открытий и технических придумок.
Ну а когда
открыли саму науку? Или придумали?
Если наукой
называть любые знания, которым можно научить другого, то она, вероятно,
родилась вместе с первым сообщением человека своему ближнему, какие жучки
особенно вкусны. Такого рода практически полезные знания приобретались
наблюдательными людьми по счастливым случаям и передавались из поколения в
поколение вместе с приемами изготовления каменных топоров, кулинарными
рецептами, сказками, песнями и прочими народными мудростями.
Другое дело –
наука фундаментальная, образующая фундамент здания современной науки, на
верхних этажах которого изобретены радио, интернет и прочие практичные «хайтеки». Фундаментальная наука ставит вопросы об
устройстве фундамента мироздания, о его наиболее общих законах. Ответы
именно на эти вопросы привели к наиболее масштабным изменениям в жизни
общества. Такая наука родилась совсем недавно в масштабах возраста Хомо Сапиенс. И родилась в два приема.
Кто
изобрел фундаментальную науку?
Первым
фундаментальным теоретиком можно назвать Фалеса, жившего в 6-м веке до нашей
эры в греческом полисе Милет, что в Малой Азии.
Сохранились свидетельства о накопленных им знаниях и его изобретательности, о
том, как он удивил своих сограждан, предсказав солнечное затмение, и удивил
египтян простым способом измерить высоту пирамиды по длине ее тени. Был он
известен и успешным предпринимательством, и толковыми политическими советами.
Но славу первого ученого принес ему ответ на вопрос, что является первоначалом
всего сущего. Он учил, что это – вода, «из которой всё рождается, в которую всё
возвращается, и которая является первопричиной всего сущего».
В наше
просвещенное время, когда школьники знают, что вода - это просто H2O, такой ответ кажется странным, чтобы не сказать
смехотворным. Но не зря же Фалеса считали своим предшественником самые разные древнегреческие
мудрецы?! Главной его заслугой был не странный ответ, а сам вопрос, который он
поставил перед собой. Размышляя над тем же вопросом, его последователи -
Пифагор, Анаксимандр, Демокрит, - предложили других кандидатов на первоначало:
число, неопределённый апейрон, неделимый атом. С нынешней точки зрения, во всех
этих ответах есть зерна истины, а их авторы – подлинные фундаментальные
теоретики. Но еще не физики, - они еще не знали убедительного способа проверить
«придуманный» ими невидимый фундамент. А скорее, даже не понимали необходимость
этого.
Звание первого
фундаментального физика больше других заслужил – двадцать веков спустя –
Галилей. Он много чего сделал для науки: обнаружил горы на Луне, пятна на
Солнце, спутники Юпитера. Но главное - изобрел экспериментально-теоретический
метод, суть которого в том, что, познавая устройство мироздания, разум свободен
изобретать сколь угодно неочевидные понятия, если опирается на систематически
поставленные эксперименты, основанные на измерениях. Галилей понял, как
совместить свободный взлет разума и надежное его приземление. Именно так он
открыл фундаментальные законы инерции и падения.
Согласно закону
инерции, тело, на которое не действуют силы, продолжает свое движение вечно
и неизменно. Такого тела Галилей никогда не видел, - всякое реальное движущееся
тело свою скорость меняет: в подлунном мире рано или поздно останавливается, а
в надлунном мире астрономии меняет направление движения. Так что закон инерции возник
лишь в воображении Галилея. Так же как и закон падения: в пустоте
все тела падают по одному закону. Такого Галилей тоже не видел, - пушинка
падает медленнее монеты. Однако своим собственным умом, опираясь на специально
проведенные опыты, он догадался, каким было бы движение, если бы тала падали в
пустоте.
Законы,
возникшие в воображении Галилея и обоснованные им экспериментально, стали
первыми достижениями фундаментальной физики. Еще больший триумф достался
Ньютону, родившемуся в год смерти Галилея. Размышляя над физикой
Галилея и астрономией Кеплера, Ньютон разглядел еще несколько фундаментальных
«воображаемых» свойств реального мира – прежде всего силу всемирного тяготения,
и на этих наблюдаемых и воображаемых краеугольных камнях построил общую теорию
движения - классическую механику. Эта теория блистательно оправдалась и в
надлунных астрономических предсказаниях, и в подлунных инженерно-практических
приложениях.
Науку, которую
основал Галилей, называют «новой», но важнейшее ее свойство, качественно
отличающее ее от всей предыдущий – фундаментальность.
Слово «фундаментальный» - синоним слов «основной, главный,
крепкий», будем впредь употреблять как термин, означающий, что мир
воспринимается как мироздание - здание, стоящее на неком неочевидном -
«подземном» - фундаменте, а невооруженному глазу видны лишь «надземные» этажи.
Цель науки - раскрыть архитектурный план здания, и ключевую проблему
представляет собой фундамент, очам не видный. Чтобы узнать устройство
невидимого фундамента, Природе задают вопросы в виде специально поставленных экспериментов.
Четкость ответов на эти вопросы обеспечивают измерения - числа. И этими числами
проверяется математически выраженная теория мироздания. Поэтому фактически речь
идет о комплекте экспериментально-математической физики.
Экспериментально-теоретический
метод Галилея успешно работал и три века спустя, когда эту работу Эйнштейн
пояснил схемой:
Здесь Э — Эмпирические данные опыта, А —
Аксиомы теории: основные понятия и законы, У - Утверждения,
выводимые из этих аксиом и пригодные для опытной проверки. Пунктирные стрелки
вниз связывают теоретические утверждения с опытом, связывают на основе здравого
смысла физика, его оценочной интуиции. А крутой взлет дуги слева, от
опытов к основным понятиям теории, - это свободные творения разума тоже с
участием интуиции, интуиции-догадки, о которой сам творец знает немногое
(подробнее см.: Е. Л. Фейнберг. Две культуры. Интуиция и логика в
искусстве и науке. 2004).
Свой научный дар
Эйнштейн, с присущей ему невысокопарностью,
свел к двум слагаемым: упорство мула и собачье чутьё. Упорство помогает думать
о проблеме день и ночь. А что помогает чутью, то бишь интуиции, Эйнштейн
пояснил так: «наши моральные наклонности и вкусы, наше чувство
прекрасного и религиозные инстинкты вносят свой вклад, помогая нашей
мыслительной способности прийти к ее наивысшим достижениям». Это пояснение
не учит делать научные открытия, но говорит, в какой глубине личности находится
источник научного творчества.
Кроме того,
проясняется плодотворность коллективного научного познания. Разнообразие вкусов
ведет к разнообразию интуиций, и единоличный взлет новой идеи делает ее общим
достоянием и готовит новые взлетные площадки. А те, чьим вкусам новая теория не
соответствуют, будут особенно придирчиво ее проверять, что на пользу научной
истине. Проверке, по Эйнштейну, подлежат два свойства теории – ее “внешнее
подтверждение” опытами и “внутреннее совершенство ” как естественность и
логическая простота основных понятий и соотношений. В этом главное содержание
дискуссий в науке.
Однако прежде чем
возникнут научные дискуссии, должна возникнуть сама наука.
Что
помогло рождению фундаментальной физики?
Почему
современная наука возникла
именно в Европе? Китайская, индийская и
исламская культуры средних веков были, как минимум, сопоставимы с европейской в
техническом, социальном и военном отношениях.
Китайское изобретение бумаги стало предпосылкой европейского книгопечатания.
Пришедшая из Индии десятичная система счисления способствовала достижениям
европейской астрономии . Эти и многие другие инновации попали в Европу
благодаря исламской культуре, которая передала также античное наследие и
повлияла на европейскую математику, подарив, в частности, слова «алгебра» и
«алгоритм».
Талант Галилея, разумеется, сыграл свою роль, но таланты рождались во всех
культурах. Например, закон инерции был выдвинут исламским ученым Ибн аль-Хайсамом еще за шесть веков до Галилея, а китайскиим философом Мо-цзы даже
за двадцать (!) веков, однако эти прозрения никто не подхватил, и лишь историки
обнаружили их. А исследования Галилея начали цепную реакцию теоретических
идей и экспериментов, которые привели к современной науке.
Какая
инфраструктура европейской культуры обеспечила условия для этой цепной реакции
?
Речь
идет о причинах «научной революции», как принято называть расцвет европейской
науки в 16-17 веках. Первый ответ на этот вопрос дали в 1930-е годы
историки марксистской ориентации Б.Гессен, Х.Гроссман, а наиболее содержательно –Э.Цильсель.
Разумеется, они искали социально-экономический ответ,
и рождение современной науки связали с возникновением капитализма,
когда появилось машинное производство и повысился социальный статус
мастеров-«технарей». А важнейшими предпосылками назвали то, что тогда в
качестве объектов изучения к природным явлениям добавились машины, и возникло
сотрудничество между ученой братией и ИТР.
Это, однако, не
отвечает на вопрос, почему современная наука возникла именно в Западной Европе.
В Китайской истории, как выяснил Дж. Нидэм, имелись все указанные предпосылки
«научной революции», но революции не было; соответствующий безответный вопрос
относительно Китая носит имя Нидэма.
Для убедительного
ответа надо выяснить, что было самым революционным в «научной революции», т.е.
в чем главное отличие современной науки от предшествующих форм, чем место и
время рождения современной науки отличаются от других моментов истории
человечества, и как эти отличия помогли самому этому рождению.
На бросающееся в
глаза отличие Европы 16-17 веков – Реформацию – указал еще в начале 20 века
М.Вебер как на причину возникновения капитализма - посредством новой
протестантской этики труда. Впоследствии историки (начиная с Р. Мертона)
пытались установить того же рода связь между протестантизмом и возникновением
современной наукой. При этом определяющей чертой новой науки считали ее экспериментализм. Однако это никак не объясняет самый
важный -первый - этап научной революции, главными героями которого были
Коперник, Галилей, Кеплер и Ньютон. В центре их интересов были не машины,
а астрономические явления, не имевшие никакого прикладного значения. Для
всех четырех основоположников математика была не менее важным инструментом
познания, чем эксперимент. И, наконец, половина основоположников были
католиками.
Чтобы увидеть
иную – общеевропейскую – роль Реформации, надо учесть два важных
обстоятельства, касающиеся науки и религии.
Новую науку
отличал не экспериментализм сам по себе, а, как уже
подчеркивалось, фундаментализм, опирающийся на комплект из двух
инструментов: математику и эксперимент. Успешно применив этот комплект,
Галилей, можно сказать, изобрел современную – фундаментальную - физику и
показал пример фундаментальной науки вообще.
А с другой –
религиозной - стороны, говоря о столь свободных и смелых исследователях, как
Коперник, Галилей, Кеплер и Ньютон, нет смысла обсуждать их
конфессиональные различия, которые нисколько не мешали их творческому
взаимодействию. Достаточно сказать, что Ньютон в
результате своих религиозных размышлений отверг догмат Троицы, важнейший для
всех основных христианских конфессий. Нет сомнений, однако, что основоположники
новой физики - Галилей и Ньютон - были подлинно верующими людьми, как и
основоположники новой астрономии, «на плечах» которых они стояли, – Коперник и
Кеплер. И все они принимали Библию как источник фундаментальных знаний о мире и
человеке. Не следует думать, что в те времена все подряд были верующими. К
примеру, Э. Галлей, коллега Ньютона, прославивший его и себя первым
подтверждением закона всемирного тяготения (с помощью кометы Галлея), был
атеистом и не скрывал этого. Были, разумеется, и те, кто помалкивал о своем
неверии.
В
эпоху Реформации - время мощного религиозного свободомыслия - все христиане
признавали Библию источником истины, но острые дебаты шли о том, как из этого
источника истину извлекать. Авторитету и традициям католической церкви
противостояли доводы разума и голос чувства реформаторов-протестантов. В результате в эпоху Реформации роль
Библии в культурной жизни Европы значительно выросла.
Какое отношение
все это могло иметь к науке? Дело в том, что важнейшие постулаты науки -
предмет веры:
наш мир - закономерное мироздание, фундамент
которого не очевиден, но познаваем;
каждый человек имеет право познавать мир,
опираясь на свои чувства и разум, в случае успеха внося свой вклад в
исторический процесс познания.
Сейчас
эти постулаты кажутся самоочевидными, их «доказывает» сама история науки с ее
грандиозными успехами, поразительными техническими приложениями и великими
творцами самого разного социального происхождения. А на что могли опираться эти
постулаты до всей этой успешной истории?
По
словам Эйнштейна, «Кеплер жил в эпоху, когда ещё не было уверенности в
существовании некоторой общей закономерности для всех явлений природы. Какой
глубокой была у него вера в такую закономерность, если, работая в одиночестве,
никем не поддерживаемый и не понятый, он на протяжении многих лет черпал в ней
силы для трудного и кропотливого эмпирического исследования движения планет и
математических законов этого движения!»
И уже не только о
Кеплере: «вся научная работа опирается на веру в
упорядоченность и познаваемость мира, а это - чувство религиозное. Это -
смиренное изумление порядком, который открывается нашему слабому разуму в
доступной части реальности».
Для
верующих основоположников науки ее исходные постулаты опирались на веру в то,
что мир и сам человек созданы Творцом-Законодателем, что мир создан для человека,
а человек не зря наделен стремлением и способностью к познанию.
Это
- истины Библии, которую в эпоху Реформации, благодаря книгопечатанию,
новым переводам и религиозной полемике, читали с новым усердием по всей
Западной Европе. То был общий источник знаний и ценностей тогдашней европейской
цивилизации, а также один из главных «бестселлеров», что определялось не только
религиозным авторитетом книги, но и ее драматическими историями, открытыми для
интерпретаций и побуждающими к размышлениям.
Именно
Библия дала инфраструктуру европейской культуры, соединяя страны Европы в
нечто целое – в библейскую цивилизацию и отличая ее от всех
других. Поэтому можно предположить, что ключевой внутренней предпосылкой
рождения фундаментальной науки послужила Библия - книга как таковая, а не
какие-то основанные на ней вероисповедания и теологии.
Можно
ключевым фактором назвать и Реформацию, поскольку она выдвинула Библию в центр
культурной жизни Европы, но энергия тогдашнего религиозного свободомыслия
питалась библейским духом свободы. Одна из важнейших идей Реформации состояла в
том, что Библия, а не церковь, является главным источником знаний о Боге.
Заново открыв Библию, Реформация открыла ее в полном составе – и Старый завет и
Новый, причем для читателей особенно новым стал Старый завет, в средневековом
христианстве задвинутый «от греха подальше». Человек с «инстинктом любопытства»
(по выражению Сахарова), то бишь с призванием исследователя, получал из
Пятикнижии основополагающие идеи о Вселенной и человеке, а для своего
свободного духа получал подкрепление в истории освобождения из египетского
рабства, в отважной свободе библейских пророков. Одна из магистральных идей
Старого завета – представление об историческом процессе познания (Бога), и это
представление укреплял Новый завет, опиравшийся на Старый, но понимающий его
по-новому.
Рождению
науки в 16-17 веках способствовали, конечно, и вполне земные обстоятельства,
такие как существование ученых-профессионалов, возвышение профессионалов
инженерно-технических, и контакты между ними. Однако подобные обстоятельства
действовали и вне Европы, в частности, в Китае.
Действовало
также и общеземное обстоятельство – звездное небо. Планета, на которой небо
всегда закрыто облаками, как на Венере, - не место для рождения науки, какой мы
ее знаем: там были бы немыслимы система Коперника, законы Кеплера и закон
всемирного тяготения Ньютона. Иногда полагают, что понятие закона природы
подсказано наблюдениями звездного неба. Это не так. В картине мира Аристотеля,
как и в китайской культуре, законы небесные принципиально
отличаются от земных. В основе этого слишком сильное, слишком трезвое -
«языческое» - доверие к очевидному различию небесного от земного. Библейская
идея о неочевидном Едином Творце мира помогала естествоиспытателю преодолеть
преграду очевидности. Анализ текстов основоположников современной науки
показывает, что понятие закона природы имеет библейское происхождение (Цильсель).
Разумеется,
текст Библии не превращал любого читателя в фундаментального физика. Но
человека, наделенного исследовательским талантом, Библия могла «укрепить и
направить» - укрепить веру в закономерность мироздания и направить на поиски
его фундаментальных законов. Верующему естествоиспытателю естественно было
думать, что раз Бог сотворил мир для человека и дал ему Библию, то мир не менее
познаваем, чем Библия. Такая параллель видна в знаменитом высказывании Галилея
о том, что writtenin
книга Вселенной написана на языке математики. Видеть во Вселенной книгу «на
языке оригинала» похоже на восприятие Библии в эпоху Реформации, когда
центральной темой была точность перевода Библии с древних оригиналов на живой
язык народа и, соответственно, правильность понимания текста книга.
Естествоиспытатели
Галилей и Ньютон свободно мыслили и в своем религиозном мировоззрении. Они
отделяли Библию как источник знаний о Боге от ее людских интерпретаций и
считали, что Бог дал две книги, требующие мудрых интерпретаторов: Библию, как слово
Божье, и Природу как «верную исполнительницу воли Божьей». Когда Галилей
говорил, что “Библия учит тому, как попасть на небо, а не тому, как небеса
движутся ”, он фактически оберегал Библию от противоречий с реальностью,
считая, что отвечать на вопросы об устройстве внешнего мира должны
естествоиспытатели.
Церковная
бюрократия стремилась сделать науку «служанкой богословия», а первые физики в
познании мира опирались на слово Божье, которое учит не только тому, как
попасть на небо, но также и тому, что мир познаваем и каждый человек свободен
познавать мир без особого разрешения. Галилей не говорил об этом лишь потому,
что это было общеизвестно - закреплено в инфраструктуре европейской культуры.
По
той же причине, миссионеры-иезуиты, впервые прибывшие в Китай во времена
Галилея, с изумлением обнаружили, что китайцам совершенно чуждо европейское
понятие «законов природы». В Китае вполне привычны были законы государственные,
установленные императором. А кто же установил законы природы!? В китайской
культуре не было представления о едином Боге – законодателе и не было никакого
аналога Библии.
Интересней,
однако, сравнение с исламской культурой, возникшей по соседству и в контакте с
христианской, а во времена Галилея – Ньютона подчинившей значительную часть
Европы вплоть до Вены. В Исламе есть и монотеизм и священное писание –
Коран, где узнаются и многие сюжеты из Библии. Однако эти две книги несут
существенно разные установки. Особенно показательно различие версий самого
первого сюжета Библии, где человек – главное действующее лицо.
Физик у древа познания, или почему фундаментальная наука не родилась в
других культурах?
Обычная
интерпретация библейского сюжета о Древе познания добра и зла как нарушение
запрета, повлекшее за собой наказание, вовсе не исчерпывает ее содержания.
Остаются вопросы, с какой целью Творец посадил в райском саду столь особое
дерево, был ли человек бессмертен до того, как вкусил запретный плод, и т. д.
Но если читать глазами естествоиспытателя, то разгадка намерений Творца
отступает на задний план, - естественными средствами не испытаешь
сверхъестественный замысел. Другое дело - человеческая сторона событий.
Прежде
всего ясно, что познание "добра и зла" предполагает общее познание
материального мира. Ведь чтобы какое-то благое намерение стало благодеянием,
само деяние должно основываться на знании реального мира, - сделать доброе дело
больному можно, лишь зная, чем он болен и что именно ему поможет – грелка или
лед на больное место.
Естествоиспытателю
легче других понять, почему Ева отведала плоды Древа познания: они открывали
путь к познанию. Это - инстинкт любопытства, как познания ради
познания, о котором говорил Сахаров, и это – простая модель фундаментальной
науки. А в словах Создателя сада: «Не ешь плодов Древа познания, а то
станешь смертным» естествоиспытатель увидит не запрет, а предостережение или
предупреждение. Запрет не требует обоснования, - таковы запрещающие заповеди
«не сотвори себе кумира», «не убий» и т. д. А в саду Создатель предупредил Адама
о связи двух событий: съесть плод и стать смертным. Так родитель предостерегает
ребенка: Не трогай огонь, а то будет больно. Даже услышав подобное
предостережение, юный естествоиспытатель все равно, бывает, исследует
источник света и тепла, чтобы познать ради познания, и, бывает,
обжигается. То же самое было с Евой, и с любым естествоиспытателем, кому
«до смерти хочется» познавать мир. Ева, фактически, согласилась стать смертной
за право познания.
Независимо
от теологической квалификации происшедшего в Райском саду, ясно, что
исследовательским инстинктом и свободой выбора Еву наделил Создатель, ведь то
был самый первый ее поступок. Ясно также, что в результате первого свободного
поступка у человека «открылись глаза», а изгнание из ограниченного сада в
большой мир - не высшая мера наказания, а начало истории познания. Это – не
пересмотр теологической концепции первородного греха, а земная, человеческая
проекция происшедшего, доступная разуму и чувству естествоиспытателя.
Кораническую
версию библейской истории о Древе познания точнее было бы назвать «Дерево
запрета», поскольку в Коране запретное дерево никак не названо, ничего не
сказано о познании, и есть прямой безусловный запрет «не приближайтесь к
этому дереву, не вкушайте от его плодов, чтобы не оказаться из неправедных, не
повинующихся Аллаху». Нет также ничего похожего на роль Евы в ситуации
выбора и на конкретные причины «соблазна», включающие жажду знания. Роль
Змея в Коране исполняет падший ангел Иблис, он же
Шайтан: «из-за зависти и ненависти Иблис обманул
их [Адама и его жену] и соблазнил отведать плодов от запретного дерева,
и они совершили грех, поддавшись этому соблазну. Таким образом, шайтан привёл
их к утрате блаженства, дарованного им Богом». В другом месте описана суть
соблазна: «Шайтан соблазнил их не слушать повеления Аллаха и нашептал им
открыть то, что было скрыто из срамных частей их тела. Шайтан сказал им: 'Ваш
Господь запретил вам плоды этого дерева только потому, чтобы вы не стали
ангелами или не сделались вечными в блаженстве рая'»
Различаются
также роли человека. Согласно Библии, человек создан по образу и подобию Божию,
он - венец творения, наделенный активной свободной волей и стремлением к
познанию. А согласно Корану, «Аллах сотворил человека, поставил его
наместником на земле и одарил его знаниями о вещах», и главная добродетель
человека – покорность, что и означает слово Ислам. Ясно, какая культурная
инфраструктура более благоприятствует призванию естествоиспытателя.
Обсуждаемая
культурная инфраструктура – это не какая-то конкретная теологическая система
взглядов, какие строят профессионалы теологи. Речь идет лишь об общих
мировоззренческих установках, получаемых из авторитетного культурного
источника, такого, как Библия или Коран, и закрепленных в общественном
сознании, растворенных в данной культуре, а потому очевидных и незамечаемых.
Для
истории науки особенно важны установки познаваемости мира и свободы личности,
способной к познанию. Получая такие установки «с молоком матери», из воздуха
культуры, человек может и не быть религиозным, чтобы усвоить эти установки и в
дальнейшем опираться на них. А общество, в котором такие установки укоренены,
лучше подготовлено для цепной реакции научного прогресса. Конечно, даже в
обществе без таких установок выдающаяся личность, подобно Мо-цзы
и Ибн аль-Хайсаму, может самостоятельно выработать
научно-оптимистическое мировоззрение и выдвинуть важные идеи, но чтобы эти идеи
были подхвачены и развиты другими естествоиспытателями, необходима подходящая
культурная среда, культурная инфраструктура.
Довод
в пользу библейской инфраструктуры можно найти и в пределах христианской
культуры, воспользовавшись статистикой нобелевских лауреатов по их религиозному
происхождению. Согласно этой статистике, лауреаты протестантского происхождения
составляют 30% при доле в мировом населении 7%, а лауреаты католического
происхождения - 9% при доле в населении 17%.
|
Nobelists (1901- 2001) |
% of Nobelists |
% of World Population |
|
Protestants 221 |
30% |
7% |
|
Catholics 66 |
9% |
17% |
Столь большое различие в нобелевском потенциале (в 8 раз) можно объяснить тем,
что протестантская традиция включала в себя гораздо большее участие текста
Библии, чем католическая, где самостоятельное, без присмотра священника, чтение
Библии не поощрялось.
Разумеется
никакие средние социальные закономерности не определяют способности и
наклонности отдельной личности. Помимо Галилея и нобелевских лауреатов
католического происхождения, показательный пример дал Жорж Леметр.
Этот астрофизик и космолог, автор идеи Большого взрыва (как начала Вселенной) и
католический священник заявил в 1958 году:
«По
моему мнению, теория
Большого взрыва находится вне всяких метафизических или религиозных вопросов.
Материалисту она оставляет свободу отрицать всякое сверхъестественное существо.
<> Верующему она не дает возможности ближе познакомиться с Богом
<> Она созвучна словам Исайи, говорившего о “скрытом Боге”, скрытом
даже в начале творения... . Наука вовсе не должна пасовать перед лицом
Вселенной, и когда Паскаль пытается вывести существование Бога из
предположенной бесконечности Природы, мы можем думать, что он смотрит в
неправильном направлении. Для силы разума нет естественного предела. Вселенная
не составляет исключения, - она не выходит за пределы способности понимания.»
Заметим, что такое мнение не помешало Леметру
стать президентом Папской академии наук в Ватикане.
По
поводу большего развития науки в протестанских
странах можно возразить, что нобелевское различие 20 века опирается на три века
свободного, то бишь либерального, социального развития этих стран. Однако само
это социальное развитие началось под воздействием Реформации и под знаменем
новорожденной фундаментальной науки. Основоположник политического либерализма
Джон Локк открыл надежную основу свободной жизни общества в принципе
разделения властей, который обеспечивает права личности. И осознал
фундаментальность права
человека на собственность: лишь экономическая свобода может быть надежной основой всех иных прав и свобод человека. И
предложил, чтобы эти принципы охранялись основным законом страны -
конституцией.
Локка
обычно именуют философом, хотя его можно назвать и психологом, и социологом, и
политическим изобретателем. А взрослую жизнь он начал в физической лаборатории,
что помогает понять его отношение к опыту, как главному источнику всякого
знания – от естествознания до политики. Кладезь такого опыта он видел в Библии,
роль которой наглядно проявилась в его главном политическом труде «Трактат о
гражданском правлении»: на каждой странице - Бог, еще чаще – Адам, многократно
упоминаются другие библейские персонажи и ситуации.
В
Библии, действительно, можно «вычитать» основные идеи либерализма. Заповедь «Не
укради» гарантирует право частной собственности. А зародыш идеи универсальных
прав человека дает заповедь о субботе: «не совершай никакой работы, ни ты,
ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, … чтобы отдохнул раб
твой и рабыня твоя, как ты». Значит, Бог заповедал право на еженедельный
день отдыха даже для рабов. Что не удивительно, раз все люди произошли от
одного Адама, созданного по образу и подобию Божью, и, значит, все люди –
братья и сестры, хотя бы и тысячеюродные, и, как
подобия Божьи, все заслуживают уважения. Можно найти в Библии идею разделения
властей - разделение государственной и религиозной власти в древнем Израиле, а
также аналог конституции – закон Моисеев, который распространялся на всех,
включая царя. Механизмы ограничения власти царя включали в себя деятельность
пророков, подвластных лишь Богу и обличающих неправедные действия, не взирая на
лица.
Три
загадки - одна отгадка?
Характерное
для Библии сочетание высшей закономерности и стремления к свободе несло с собой
представление об историческом прогрессе. Это представление подкрепляло идею
прогресса в познании мира и в социальном переустройстве. Это проявилась и в
Реформации, и в рождении новой фундаментальной науки, и в
социально-политической программе либерализма. Таким образом, библейская
инфраструктура западноевропейской культуры поддержала не только зарождение новой
- фундаментальной - науки, но также и зарождение новой - либеральной - модели
социального устройства, которое благоприятствовало развитию новой науки.
Говоря
о таких свободомыслящих людях, как Галилей, Ньютон и Локк, бессмысленно
втискивать их несомненную религиозность в какую-то конкретную «официальную»
конфессию и деноминацию: они сами себе свободно устанавливали свои конфессии.
Несомненна, однако, роль Библии в их религиозном мышлении. В эпоху Реформации
Библия была транснациональной и трансконфессиональной
общностью в политически и религиозно разделенной Европе. Такой же
общностью стала и фундаментальная наука. Проявлением этого стала итоговая книга
Галилея “Беседы и математические доказательства”, написанная в католической
Италии, а опубликованная в протестантской Голландии.
Тогда
науку с религией прекрасно совмещали не только физики, но и религиозные
деятели. Так, виднейший
протестантский теолог и проповедник кануна Американской революции Джонатан
Эдвардс в трудах Ньютона и Локка черпал поддержку своему мировоззрению. Он не
только жил духом эпохи Просвещения, но и умер в этом духе. Став президентом
Принстонского университета, он сделал себе прививку оспы, чтобы показать пример
другим. В те времена прививка значительно уменьшала угрозу заболеть, однако в
небольшой доле случаев привитые заболевали и даже умирали, что и случилось с
Эдвардсом, который был не очень крепкого здоровья. Гораздо крепче были его
идеи, определившие так называемую эпоху Великого (религиозного) пробуждения.
Эта эпоха привела к Американской революции и к первой в мире конституции,
закрепившей либеральные принципы общественного устройства, включая отделение церкви от государства. Стоит подчеркнуть, что эту
идею выдвинули глубоко верующие люди, оберегая чистоту духовной жизни. Так
возникло новое государство, которому предстояло через два века стать научной
сверхдержавой.
После
изобретения современной науки естествоиспытателям уже не столь необходимой
стала библейская поддержка для веры в познаваемость мира и в право любого
человека на познание. Убеждал уже успех физики Ньютона. С тех пор науку
развивали совместно верующие и неверующие. И появилась возможность пересаживать
ее в виде готового саженца в почву других культур, как это сделал, например,
Петр Великий. Аналогично, уже изобретенные инструменты свободного
предпринимательства, переносились в готовом виде в иную культурную среду, как
это сделали, например, руководители китайского «рыночного социализма».
(Плодовитость пересаженных «растений» - отдельный вопрос.)
Загадка рождения
современной науки пересеклась по времени с загадкой
возникновения капитализма. Оба явления не воспроизвелись независимо вне
Европы и совпали с уже чисто европейским и тоже загадочным явлением -
Реформацией.
Быть может, у
всех трех загадок есть общая отгадка?
Идейный
исток движения Реформации отчетливо просматривается и ведет в 14 век – к
англичанину Джону Уиклифу ( John Wycliffe, 1324 –1384), профессору Оксфордского университета, ученому и теологу,
первому переводчику Библии на английский язык, и к его последователю Яну Гусу,
жившему с другого – восточного - конца Европы. Эти предтечи Реформации
проповедовали, что именно Библия, а не церковь, является главным источником
знаний о Боге. Поэтому Библию следует перевести на живой язык народа, чтобы она
заняла центральное место в его жизни. Это и произошло век спустя.
После
того, как М.Вебер связал возникновение капитализма с протестантской этикой, уже
не так страшно разглядеть более глубокую причину в одной, отдельно взятой
книге, если это - Книга книг. Чтобы стало еще менее страшно, надо вспомнить
иное название капитализма – система свободного предпринимательства. Работа
капиталов в этой системе – важный рабочий инструмент вместе с другими
финансово-юридическими изобретениями, однако работают этими инструментами люди
при условии, что у этих людей достаточно предприимчивости и уверенности в том,
что их деловая активность – это честная игра по надежным правилам.
Это
напоминает другой мир свободного предпринимательства – науку и ее постулаты,
которые являются предметом веры: закономерность мироздания и познавательная
свобода человека. Если Библия была способна обеспечить веру в эти постулаты у
выдающихся естествоиспытателей, то почему она не могла обеспечить аналогичной
верой гораздо более многочисленных потенциальных экономических предпринимателей
- верой в свою свободу и в закон для всех? И в том и в другом
случае речь идет о том, насколько эффективно данная культурная инфраструктура
извлекает из недр общества народные таланты, даруемые Случаем, Природой или
Богом (ненужное зачеркнуть).
Объяснять
возникновение капитализма и современной науки Библией, прямо скажем, не
соответствует марксизму. У историка науки есть причины обновить когда-то
знаменитый лозунг: учение Маркса не всесильно, потому что не всегда верно. Хотя иногда
плодотворно. Не случайно, именно историки-марксисты первыми поставили вопрос о
причинах научной революции. Они верили в возможность найти универсальные
законы истории, подобные законам физики. Им это не удалось, но труды наиболее
интересного из марксистских историков науки - Эдгара Цильселя
(1891-1944) фактически подводят к указанному немарксистскому ответу на марксисткий вопрос о причинах Научной революции.
Ответ этот не социально-экономический, а культурологический. И он показывает,
что постулат марксизма «Бытие определяет сознание», не являясь абсолютной
истиной, может претендовать на статус глубокой истины по Нильсу Бору: обратное
утверждение «Сознание определяет бытие» - тоже глубокая истина. Когда
человек сознает, что он не тварь дрожащая, а имеет право, и что он отвечает за
то, как использует свое право, это сильно меняет его бытие. Если же это сознаёт
«средний человек» данного общества, то меняется и бытие общества. Общий
культурологический ответ не отменяет, разумеется, и обратные влияния бытия на
сознание. В сложных исторических явлениях переупрощение
столь же неплодотворно, как и в физике.
С благодарностью
принимая труды честных историков-марксистов, беспартийный историк науки,
внимательно изучавший рождение и развитие конкретных научных идей, предпочитает
думать о той силе движения истории, о которой Пушкин сказал: «Случай,
Бог изобретатель», а другие говорят попросту: «промысел Божий».
Так
или иначе, «самоочевидные» ныне ценности, выращенные европейской культурой из зерен библейского
происхождения, остались инфраструктурой цивилизации, которую называют
Западной, Европейской, Иудео-Христианской, или просто Христианской. Точнее эту
цивилизацию назвать Библейской, чтобы не обижались родные дети этой цивилизации:
и атеисты, и агностики, и легко обходящиеся без понятия «Бог», и живущие вне
Европы. Библия растворилась в национальных культурах, входящих в Библейскую
цивилизацию. К ней приобщается всякий, кто читает Толстого и Булгакова, слушает
Баха и Шостаковича, глядит на картины Рембрандта и Шагала, независимо от того,
что перечисленные авторы очень по-разному относились к религии.
Куда
ведет прогресс?
Одно из важнейших свойств Библейской цивилизации состоит
в ее ориентации на прогресс - научный, технический, социальный и
моральный. Предположение о библейских корнях этой ориентации не означает какую-то ее
оценку. Стремительный темп научно-технического прогресса, связанный с этим рост
населения планеты и проблем экологии привел к сравнению с ростом
злокачественной опухоли. А консерваторы-фундаменталисты усматривают
злокачественность уже и в прежних этапах прогресса.
Любая
оценка необходимости, неизбежности и желательности прогресса – вопрос веры.
Вера и ее рабочий аналог – интуиция – важный фактор в науке, но науки
совершенно недостаточно для выбора направления исторического развития.
Гуманитарный
физик Андрей Сахаров вполне осознавал опасности, связанные с
научно-техническим прогрессом. Помимо главной его заботы – опасности мировой
ракетно-термоядерной войны, он ясно видел проблемы экологии. Первое проявление
его социальной ответственности было связано с радиоактивным загрязнением
атмосферы. Тем не менее он писал:
“Если
человечество в целом – здоровый организм, а я верю в это, то именно прогресс,
наука, умное и доброе внимание людей к возникающим проблемам помогут справиться
с опасностями. Вступив на путь прогресса несколько тысячелетий назад,
человечество уже не может остановиться на этом пути и не должно, по моему
убеждению”.
Он верил, что «человечество найдет разумное решение
сложной задачи осуществления грандиозного, необходимого и неизбежного прогресса
с сохранением человеческого в человеке и природного в природе». А свою
нобелевскую лекцию завершил надеждой, что осознание взаимосвязи мира, прогресса
и прав человека поможет «осуществить требования Разума и создать жизнь,
достойную нас самих и смутно угадываемой нами Цели». Эпитет «смутно
угадываемая» в устах физика звучит совершенно гуманитарно,
но и фундаментальная наука, наука ради познания, тоже гуманитарна,
если согласиться с Сахаровым в том, что она «оправдывает само существование
человека на земле».
Такое отношение к прогрессу разделял коллега и друг
Сахарова – Е. Л. Фейнберг, хотя на мир они смотрели по-разному: Сахаров не мог
«представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего
их начала, без источника духовной “теплоты”, лежащего вне материи и ее законов»,
а Фейнберг называл себя «естественным, органическим и полным атеистом». Но
в своем различии оба явили духовную свободу, ограниченную лишь ответственностью
перед своей совестью, источник которой невидим. Оба жили в соответствии с
заповедью «Возлюби ближнего своего» не потому, что так написано в Библии, а
потому что для них это было самоочевидно. Такие «самоочевидные» ценности вырастила
Библейская цивилизация, в которой вырастают столяры и плотники,
монтажники-высотники, артисты и атеисты, биологи и теологи, клирики и физики.
Не зря выдающийся физик, яркий атеист и коллега Сахарова
и Фейнберга - Виталий Гинзбург был убежден, что «всякий культурный
человек должен быть знаком с Библией», поскольку это - «высокохудожественное и
очень ценное в историческом плане произведение», и что это знакомство следует
начинать в школе в курсе истории мировых религий.
Общее
понятие прогресса включает в себя прогресс научный, и это позволяет
проиллюстрировать возможную роль «не-библейского»
мировоззрения.
Будущее
фундаментальной физики за горизонтом нашего времени – скажем, на 4 века вперед
- не менее загадочно, чем ее рождение 4 века назад. Кажется немыслимым,
что темп прогресса сохранится, - всякий быстрый рост когда-то прекращается. Но
как прекратится и во что превратится, например, нынешняя физика?
Физики,
рискующие заглядывать за горизонт, высказали два принципиально разных прогноза.
Не раз высказывалась идея о том, что фундаментальная физика когда-то
закончится: будут открыты все фундаментальные законы, появится так называемая
Теория великого объединения, или «Теория Всего», и физикам останутся лишь
задачи применять эти законченные законы к конкретным ситуациям. С другой
стороны, видный физик-теоретик Ф. Дайсон высказал гипотезу, что столь великая
теория невозможна и что «бессмысленно» даже объединение теория гравитации и
квантовой теории, необходимое для описания таких явлений, как рождение Вселенной
и смерть массивной звезды.
В
обоих прогнозах нынешняя - «библейская» - научно-оптимистичная картина мира
стала бы неадекватна состоянию науки, и тогда, возможно, пригодилась бы
какая-то неевропейская картина мира.
Впрочем,
извлекая урок из истории прогнозов в фундаментальной науке, можно решиться на
третий прогноз, состоящий в том, что оба прогноза не осуществятся. А вот что
будет, – это самое интересное.
Благодарю за
обсуждение Б.Флейшмана, А.Аристера,
Chia-Hsiung Tze, L. Belloni.