Загадка 1937 года в свете истории физики
(Знание - Сила. 1990. № 4)
Самая вопиющая из загадок 1937 года
Картина мира, вдохновлявшая строителей социализма в 20-30-е годы,
картина мира - целостное образование,
Ушли, не сглазить бы, времена, когда на историю Отечества дозволялось глядеть только "в свете решений последнего партсъезда". И понадобились гораздо более мощные и разнообразные источники света, чтобы разглядеть подлинный смысл происходившего в темный, хотя и не такой уж далекий период отечественной истории, называемый обычно тридцать седьмым годом. Быть может, в этом деле не лишним окажется и опыт, накопленный в истории естествознания. События этой истории не так тесно соприкасаются с миром кровавых человеческих страстей, как в истории социальной, и поэтому историку науки легче достигнуть духовного равновесия, столь необходимого для понимания.
- то, насколько не понимали "текущий момент" люди, составлявшие политический авангард советского общества. Чем более накапливается соответствующих свидетельств, тем удивительнее - хотя и привычнее - становится загадка. Люди бывалые, весьма знающие, искушенные в политической жизни, оказывались удивительно незрячими. Даже будучи уверены, что от ареста их отделяют считанные дни, ответработники тешили себя разными сказками. Только оказавшись в застенках, в руках палачей, некоторые начинали прозревать, а многие оставались с закрытыми глазами вплоть до собственной гибели. Лишь в считанных случаях ставился достаточно точный диагноз сталинизму (Троцкий, Рютин, Раскольников). И - трудно не заметить - каждый из этих диагностов лично, на собственной судьбе познакомился со злым гением социализма. Каждый так или иначе был лично обижен Сталиным.
Следует подчеркнуть, что здесь говорится о слепоте и прозрениях только в среде большевистского авангарда. За пределами слоя власть имущих у многих с глазами было все в порядке. И крестьянин, наделенный здравым смыслом и живым нравственным чувством, и широко мыслящий интеллектуал, и тонко чувствующий художник с разных сторон могли видеть неизбежную гибельность, человеконенавистничество сталинского социализма. Здесь речь идет не о них.
Речь также не идет о тех в политическом авангарде, кто фактически представлял собой пережитки не прошлого, а позапрошлого. Рабы и холопы, даже одетые в кожаные куртки и наделенные властью, к нашей загадке прямого отношения не имеют.
Речь идет о людях смелых и честных, сознательных и ответственных перед своей совестью, чувствовавших призвание к строительству светлого будущего и вполне пригодных вроде бы для этой работы. Почему же они, эти строители, так упорно не хотели замечать, что строится не светлое будущее, а большая тюрьма с подсобными хозяйствами? Почему они не верили своим глазам? Что им мешало видеть?
Пытаясь ответить на эти оптические вопросы, приходится предположить, что глаза строителей отделяла от социальной реальности не пустота, а нечто менее прозрачное. Что именно? Уроки истории физики подсказывают следующую
Один из надежно установленных выводов истории науки состоит в том, что человек никогда не смотрит на реальный мир абсолютно невооруженным глазом. Всегда его взгляд вооружен (обременен) некоторыми теоретическими конструкциями, укорененными в предыдущем жизненном опыте. Абсолютно невооруженный глаз вообще ничего бы не разобрал в хаосе реальных явлений.
Когда физик глядит на явления природы, между его глазом и реальностью можно обнаружить физическую картину мира, унаследованную от предшественников, а если повезет, частично построенную и собственными силами. При возникновении картина мира подобна очкам с правильно подобранными линзами и наспех сделанной оправой, которая жмет тут и там, не давая забыть о своем существовании. Однако затем в результате усовершенствований очки превращаются, можно сказать, в контактные линзы и становятся настолько привычны, как будто приросли к роговице навсегда.
Тем труднее и драматичнее переживается период, когда обнаруживаются глубинные несовершенства существующей картины мира. В начале 20-го века это произошло с картиной мира классической физики, с которой наука срослась за предшествующие два столетия. Выдающиеся ученые, которых этот переломный период застал в зрелом возрасте, - например, Лоренц, Пуанкаре - не могли убедить себя в преходящем характере привычных контактных линз и, как кажется с нынешнего высока, просто не верили своим глазам и придумывали способы избежать суровой - и прекрасной, на нынешний взгляд, - правды. Психологически их поддерживало то обстоятельство, что "неверие своим глазам" присуще всякому теоретическому отношению к реальности: когда физик (и опытный нефизик) видит, что ложка в стакане ломается границей воды и воздуха, он не верит своим глазам - и правильно делает.
Вернемся теперь от науки к жизни, к исходной загадке тридцать седьмого года. Теперь уже не составляет труда провести параллель и назвать социальной картиной мира то, что стояло между глазами строителей социализма и социальной реальностью. Другие параллели соединят строителей здания физической науки со строителями светлого будущего, соединят психологические состояния тех и других при обнаружении несовершенств в оптических приборах, сквозь которые они смотрят каждый на свою сторону реального мира. Сопоставимы станут и мучительно безнадежные их попытки во что бы то ни стало увидеть все происходящее через свои привычные контактные линзы. Сходными окажутся их стремления объявить некоторые новые факты единичными, случайными.
Не следует, разумеется, подобные параллели проводить с помощью линейки на бумажной плоскости. Прямолинейно-плоский подход подразумевал бы евклидову простоту духовного пространства. А геометрия там явно сложнее.
Картина мира классической физики основывалась на огромном числе проверяемых, повторимых, количественных наблюдений и на самом точном из человеческих языков - математическом. Физическая картина мира безразлична, - во всяком случае, на первый взгляд - к миру человеческих страстей, к вопросам жизни и смерти. В социальной картине мира все иное, почти противоположное - по физическим меркам непроверяемое, неповторимое, неточное, эмоционально заряженное.
Но говорить о различиях этих двух картин - дело нехитрое. Гораздо интереснее их сходство. И та и другая - объемные теоретические конструкции. Каждая - некий целостный организм. Теоретически нагружено всякое человеческое мировосприятие, но потребность в целостном мироощущении имеется далеко не у каждого человека. И для тех, у кого такая потребность есть - назовем их "теоретиками" независимо от рода занятий, - различие в характере картин не столь уж грандиозно.
возникла не из прописных истин, надерганных из коммунистических азбук и политических брошюр. Эта картина - результат (далеко не единственный) естественного исторического развития. Европейский марксизм, российское культурное наследие и определенная эпоха в мировой истории формировали новую картину мира из натуральных, хотя и весьма разнородных материалов. С одной стороны, научной, это обстоятельный анализ экономического развития Европы. С другой, весьма гуманитарной, - вечная мечта о социальной справедливости: стремление вернуть плоды человеческого труда тем, кто имеет на это моральное право, и таким образом полностью раскрыть творческий потенциал народа. Сюда же добавлялись российские привычки к авторитарной власти и к насилию в таких масштабах, которые оправдывали будущее насилие над насильниками. Отсюда осознание неизбежных жертв за правое дело и готовность к ним.
Все эти оптические материалы для социальных очков использовались не в виде сухих абстрактных предписаний, а в эстетических, художественно оформленных образах, в изобилии созданных российской культурой с ее сочувствием к простому народу, к мукам Сокола и к шуму крыльев Буревестника. Шла также активная конверсия идей из арсенала мировой духовной истории: религиозное мессианство превращалось в освободительную миссию пролетариата, христианский универсализм - в пролетарский интернационализм, равенство перед Богом - в социальное равенство, царство божье - в коммунизм. Такая социальная картина мира порождала мощные ценностные ориентации и стойкие представления о смысле жизни.
Зная, какие мрачные события произошли под сенью светлых идеалов, сейчас нелегко оценить эстетическую привлекательность революционно-социалистической картины мира. Увидеть ее красоту, ощутить ее поэзию можно лишь при общении с обитателями революционных десятилетий, с одаренными и духовно чистыми "человеками двадцатых годов", с плодами духовной жизни той эпохи. Только так можно почувствовать эстетическую силу импульса к разрыванию ржавых цепей прошлого, к выходу на социальный простор и активному созиданию светлого будущего, к воплощению сказочного равенства в быль. Именно из этого крепкого идеологического материала сталинизм выковал блестяще новые каторжные цепи; и сила идей, овладевших массами, была направлена на порабощение этих самых масс. О жизненной силе новой картины мира, об эстетической целостности этой картины можно судить по тому факту, что она прочно удерживала своих приверженцев в течение десятилетий после 1937 года и даже после общественного признания преступлений, совершенных на фоне ее ослепительного блеска.
А в тридцатые годы в силу закрытости, непрозрачности общественной жизни строители социализма не имели истинного представления о государственных масштабах преступлений, но зато у каждого строителя за плечами были уже и личные жертвы, и социальные, и привыкание к насилию в масштабах, не сопоставимых с 1913 годом. Поэтому, когда теоретик сталкивался с вопиющим, на здравый взгляд, фактом, ему оказывалось гораздо легче "запудрить себе мозги" фантазиями во спасение его социальной картины мира, чем усомниться в ней самой.
Все дело в том, что
и усовершенствовать ее эволюционно можно только в весьма ограниченной мере, так же как переделать на ходу автомобиль или перестроить дом, не выселяя жильцов. По отношению к научной картине мира это хорошо известно. Жить в условиях недоперестроенной картины очень трудно. Об этом в сильных выражениях высказывались физики в период замены классической картины на квантово-релятивистскую; внутренний конфликт, порожденный этим, стал даже причиной самоубийства одного из них.
Что же говорить о приверженности к социальной картине мира, определявшей смысл жизни убежденных коммунистов?
Социалистическая программа большевиков, как известно, впервые обнаружила свою практическую несостоятельность через несколько лет после революции. Известно также, как тяжело воспринималась начавшаяся с НЭПа перестройка социалистической картины мира (случались и самоубийства). История не дала завершить ту перестройку и, возможно, из-за смерти всего одной личности.
- тема достаточно неопределенная. Но если еще раз привлечь физико-политическую аналогию, то можно заметить, что роль личности в истории физики особенно велика именно во время перестройки картины мира. Коллективные научные усилия готовят почву, на которой может возникнуть новая картина мира, и обосновывают ее. Но рождение нового идейного организма предполагает особую роль родителей. В науке, почти как в жизни, на эту роль может претендовать лишь считанное число личностей, в духовном мире которых появляется зародыш нового организма, духовные силы которых защищают это вначале слабое существо от безжалостных воздействий среды и выращивают его до жизнеспособного состояния.
Естественно думать, что и новая социальная картина мира может возникнуть только благодаря личной смелости и личным усилиям. И отнюдь не любой личности это по силам.
Отечественная история, правда, свидетельствует о том, что личности, не способной создать новую картину, под силу бывает завладеть старой. Или, точнее, оседлать настроение масс и, поставив шоры, погнать клячу истории напрямик. При этом оказался затоптан тот крутой поворот, который угадывал Ленин в последние годы своей жизни.
А кляча российской истории, взбрыкивая вначале, понесла все быстрее и подняла такую пыль, какую можно было ожидать лишь от знаменитой тройки. Поэтому сброшенных с седла и погибших под копытами было так трудно заметить. Эту пыльную дорогу называют сейчас путем от народного сталинизма к бюрократическому. И такой перегон был бы не под силу никакому вождю и корифею, если бы ему в качестве нагайки, шор и миража впереди не служила революционно-социалистическая картина мира.
Одним из устоев этой картины было уподобление социального мира физическому, из чего следовала единственность "подлинно научной" программы строительства социализма и ненаучность-ложность-реакционность всех других. Вера в единственность "правильного пути" благополучно дожила до наших дней, несмотря на то, что 20-й век повидал весьма разнообразные социальные картины мира. Эту веру укрепило то, что интернационал-коммунистическая программа оказалась гораздо сильнее национал-социалистической - другого продукта 20-го века (также эстетически привлекательного для своих приверженцев).
Пора задаться вечным вопросом:
Что касается истории физики, то здесь трудное развенчание классической картины и передача венца картине квантово-релятивистской облегчали сомнение и в ее абсолютности и полноте. Но в физике картина мира по-прежнему имеет основание претендовать на единственность и универсальность. А в социальной картине мира подобная претензия оказалась, быть может, наиболее вредоносной и зловещей. И главный урок, преподанный историей 20-го века, состоит в том, что жизнеспособность и плодотворность социальной картины мира предполагает возможность добрососедски сопрягать ее с другими социальными картинами, с другими образами мира.
После того, как сталинский социализм изжил себя и практически и теоретически, появилась мечта о новой картине социализма с принципиальным многообразием и во внутренней, и во внешней политике. При этом слово "социализм", не снабженное каким-либо эпитетом (сталинский, развитой, национал- и т.д.), люди, отвечающие за свои слова, произносят с некоторым смущением. Это обстоятельство также имеет параллель в истории физики.
Параллель эта ведет к слову "эфир". Фундаментальное для физики 19-го века понятие эфира с треском изгнал из физики Эйнштейн в 1905 году при построении специальной теории относительности. Прежде всего потому, что стало невозможно говорить о движении относительно эфира. Однако понятие эфира, помимо назначения быть средой отсчета, выполняло еще обязанности универсальной среды, в которой распространяется свет, и состояние которой каким-то образом характеризуется электромагнитным полем. Не только электромагнитным, но и гравитационным. Это больше чем уточнение, потому что именно Эйнштейновская теория гравитации, или общая теория относительности, привела к понятию искривляемого пространства-времени. Его вполне можно было назвать эфиром, особенно после того, как появилась надежда геометризовать электромагнетизм. Об этом Эйнштейн заявил публично в 1920 г.
Однако несмотря на столь солидную поддержку, слово "эфир" из физики все же ушло (в телерадиовещание). Слишком тяжел оказался груз прошловековых ассоциаций. Если бы научные термины подчинялись только законам логики и этимологии, то для фундаментального в нынешней физике понятия "вакуум" (латинское "пустота") гораздо лучше подошло бы слово "эфир" - так греки называли вездесущую тонкую субстанцию. Потому что бурная жизнь физического вакуума на пустоту мало похожа. И все же у слова "эфир" шансов на физическое возрождение практически нет. Этимологическое в физике укрощается психологическим.
Удел слова "социализм" не выглядит столь безнадежным. И уж во всяком случае никуда человечеству не деться от понятия, выражающего увязанность благополучия всех и благополучия каждого. У этого понятия есть будущее. И, видимо, это будущее включит в себя серьезное изменение в соотношении естественнонаучной и гуманитарной компонент человеческой культуры.
На рубеже 19-20-го веков поразительные успехи естествознания оказывали сильнейшее идейное влияние на гуманитарные области знаний и действий, навязывая и свои методологические парадигмы. А в конце 20-го века, когда "благодаря" успехам естествознания человечество оказалось на грани самоуничтожения, гуманитарные компоненты культуры перестают подражать естествознанию и даже начинают делиться с ним некоторыми своими установками.
Но можно ли все-таки, проводя параллели и перпендикуляры между гуманитарной и естественнонаучной компонентами истории, ответить на загадку 1937 года? Вряд ли, если под разгадкой понимать воссоздание внутренней психологии героев того времени. Здесь собственный жизненный опыт гораздо важнее теоретических построений. Однако широкий взгляд на историю, охватывающий и ее гуманитарные и естественнонаучные плоды, помогает уяснить, что на древе человеческой цивилизации неоткуда взяться муляжам. Все плоды на этом древе - горькие и благоуханные, ядовитые и целебные - вырастают сами, питаясь соками от одного ствола.