История водородной бомбы проясняет истории атомной

Парадоксы АБ, ВБ и ГБ,
или как история водородной бомбы
проясняет историю атомной
и, заодно, роль культа личности

О роли спецслужб в истории науки и журналистов в искусстве истории. 6

Об A и В, сидящих на "Трубе"

Лишь немногие публикации к 60-летию первого советского испытания атомной бомбы упомянули надежно установленный факт: первая советская А-бомба была копией американской. А когда упоминали, то, как правило, с целью интерпретации истории в ущерб чьим-то интересам. С узко-исторической точки зрения, главное – чтоб не в ущерб исторической истине, но журналисты смотрят шире, им надо из истории извлечь нечто злободневное. А по поводу упомянутого советско-американского исторического факта гуманитарным журналистам особенно легко думать, что этот факт говорит сам за себя, и говорит примерно такое: "Если бы не разведка, советские физики вряд ли бы сделали А-бомбу до смерти Сталина".

Западные и российские историки науки так не думают, потому что знают многие другие факты. Знают, например, что к моменту первого испытания (1949) советские физики уже разработали бомбу в 4 раза "лучше". И считают, что разведка сэкономила советским физикам не больше, чем год-два, что запечатлено, в частности, и в Британской Энциклопедии.

Это вполне укладывается в прогноз выдающегося физика Ганса Бете, заявившего еще в 1946 году, что несколько стран, включая Россию, если бы захотели, создали бы А-бомбу за 5 лет. А Бете был главным теоретиком в секретном ядерном центре в Лос Аламосе, лучше других знал, какие именно физико-инженерные задачи надо решить для создания А-бомбы, и понимал, что для этого не нужны гении, достаточно просто хороших физиков. В своем прогнозе 1946 года он прямо назвал Капицу, Ландау и Френкеля как возможных создателей советской А-бомбы.

Для историков науки, которые имеют представление о физике и технике, доводы Бете вполне убедительны, но для журналистов это – всего лишь мнение одного человека, да и в 4 раза лучшая советская бомба – лишь результат усовершенствования, а не самостоятельного изобретения. Кроме того, они чаще других повторяют, что история не знает сослагательного наклонения и что факты – упрямая вещь, имея в виду лишь один - действительно красноречивый - факт: разведка добыла полное описание уже проверенной в Нагасаки бомбы.

Ну что на это сказать историку науки? Можно сказать, что история знает по меньшей один пример сослагательного наклонения и что факты не просто упрямы, но и подсказывают объяснение, если действуют в совокупности.

Такой пример дает история водородной бомбы, и она же, точнее сопоставление американского и советского путей к созданию В-бомбы, довольно просто проясняет историю советской А-бомбы.

Можно в этом видеть иронию истории, вообще характерную для истории освоения ядерной энергии. В основе В-бомбы лежит самая естественная физика, главный источник энергии в природе, определяющий "работу" Солнца и всех остальных звезд. Этот термоядерный источник сияния звезд объяснил уже известный нам Бете в 1938 (за что впоследствии получил Нобелевскую премию). А спустя пару месяцев на бывшей родине Бете - в нацистской Германии, в канун мировой войны, было открыто деление урана. И сразу физикам в разных странах стало ясно, что появилась возможность создания мощнейшего и совершенно искусственного источника энергии, в природе не встречающегося. И сразу физики поняли, что этот источник можно вложить в оболочку бомбы, которую лишь по неграмотности нефизиков назвали "атомной".

Общая идея термоядерной бомбы, которую резоннее назвали "водородной", появилась сразу вслед за идеей А-бомбы: условия, которые звезда обеспечивает своим весом, А-бомба могла бы создать А-взрывом. И об этом писали совершенно открыто.

Другое дело, как общую идею превратить в конкретный технический замысел.

Хотя американская и советская "водородные" истории начались (благодаря разведке) с одного и того же замысла и закончились одинаково мощными "изделиями", сами истории настолько различаются, что убеждают в их независимости. Ситуацию кратко можно суммировать так: огромную пропасть от А-бомбы до В-бомбы в США преодолели одним большим прыжком, а в России, вопреки известной поговорке, умудрились в два прыжка поменьше. В каждой из супердержав создавали В-бомбу многие люди, но причин для титула "отец В-бомбы" в США больше всего у Эдварда Теллера, а в СССР у Андрея Сахарова.

Начальный американский замысел В-бомбы утёк в СССР еще в 1945 году и был назван "Труба", на родине его звали "Super". Разработкой "Трубы" руководил - по совместительству - главный теоретик А-бомбы Яков Зельдович.

Весной 1948 советская разведка получила новые - детальные - сведения о Super-Трубе, и советское руководство сочло это признаком усердной работы над В-бомбой в США. На самом деле там после войны заморозили работы по В-бомбе, считая, что вполне достаточно А-бомб, но советские руководители, исходя из знания и незнания, решили в очередной раз "догнать и перегнать", для чего в помощь группе Зельдовича создали вспомогательную группу Игоря Тамма, в которую тот взял и своих учеников Андрея Сахарова и Виталия Гинзбурга. После нескольких месяцев изучения Трубы, Сахаров изобрел совершенно иной принцип В-бомбы: вместо сомнительной цилиндрической Трубы возникла сферическая Слойка, для которой Гинзбург придумал удачную термоядерную взрывчатку, названную Лидочкой. Это и был первый прыжок из пункта А в направлении пункта В.

Слойка не обещала неограниченно большой мощности, но обещала бомбу, гораздо мощнее и дешевле А-бомб. Поэтому с 1949 года в СССР разрабатывались оба проекта В-бомбы: Труба и Слойка. Слойку успешно испытали в августе 1953-го, но лишь к началу 1954 года советские физики пришли к трудному выводу, что Труба – это тупик. И это – очень важный факт.

Дело в том, что в США тупик Super-Трубы обнаружили еще в 1950, вскоре после того, как советский А-взрыв возродил американский проект В-бомбы. А в СССР еще 4 года половина термоядерных усилий тратились впустую. И это - прямое доказательство отсутствия водородного шпионажа. Не утек из Америки очень простой секрет, всего пара слов безо всяких формул: "Труба – тупик, там дело – труба".

Большой американский прыжок к В-бомбы Теллер совершил в 1951. А Сахаров свой второй прыжок сделал в 1954, когда выяснилось, что Слойку существенно не улучшить. При этом понял, что второй прыжок он предвидел еще делая первый в январе 1949-го, но не сообразил тогда, на что надо опереться.

Ганс Бете счел открытие Теллера настолько гениальным, что даже усомнился в своем общем выводе - что научных секретов в сущности не бывает, что интернациональные законы науки позволяют всякому одаренно-устремленному физику извлечь из этих законов любую возможную технику. Точно предсказав советскую А-бомбу, Бете счёл маловероятным, что в обозримом будущем русские повторят "водородное" открытие Теллера. Сам же автор открытия Теллер с этим не согласился и, благодаря Сахарову, оказался прав, а тем самым и общий вывод Бете 1946 года еще раз подтвердился.

Некоторые журналисты усматривают иронию в том, что изобрел советскую В-бомбу самый известный советский диссидент. Для историка науки тут нет никакой иронии. Есть, во-первых, редкостный талант, о котором Зельдович сказал: "Других физиков я могу понять и соизмерить. А Андрей Дмитриевич – это что-то иное, что-то особенное" А во-вторых, есть прямая причинная связь: лишь потому что Сахаров был отцом В-бомбы, он своими глазами разглядел механизм верховных органов советской власти. И, поставив диагноз этой власти, сделал свое гуманитарное открытие о неразрывной взаимосвязи мира, прогресса и прав человека, стал правозащитником – и первым русским лауреатом Нобелевской премии мира.

Детали обрисованной истории можно найти в статьях автора в З-С, а также в новом издании книги "Андрей Сахаров. Наука и свобода" (которое выходит в серии ЖЗЛ) и в указанных там источниках, включая 10-томный "Атомный проект СССР: Документы и материалы".

Урок термоядерной истории науки

Из советского термоядерного прошлого можно извлечь несколько уроков, главный из которых касается тревожного будущего. Советскую В-бомбу создавали такие замечательные люди – умные, честные и отважные, как Сахаров, Гинзбург и их учитель Тамм. Работали они не за страх а за совесть, как огромное большинство их коллег.

Исключением был Лев Ландау, знавший, что бомба делается не для советского народа, а для Сталина: “Наша система, как я ее знаю с 1937 года, совершенно определенно есть фашистская система, и она такой осталась и измениться так просто не может. <> Если наша система мирным способом не может рухнуть, то третья мировая война неизбежна со всеми ужасами, которые при этом предстоят. Так что вопрос о мирной ликвидации нашей системы есть вопрос судьбы человечества по существу”.

К этому взгляду Ландау пришел во время Большого Террора, получив годовой урок политграмоты в тюрьме. Таких, как он, среди физиков были лишь единицы, и у каждого свои особые "семейные" причины для горькой трезвости. А к остальным применимы слова, которые Сахаров сказал о себе: "…создавал иллюзорный мир себе в оправдание". Надо признать, что иллюзорный мир было из чего делать в условиях, когда все средства информации и дезинформации были в одной руке.

Впрочем, и Ландау работал на бомбу для Сталина. Работал не за совесть, а за страх, по минимуму, но не зря получил звание Героя и две Сталинские премии. И проживи т. Сталин еще пару лет, получил бы он в добавок к своей беспредельной власти еще и оружие беспредельной разрушительной силы. И тогда, судя по последним деяниям этого товарища, замечательные советские физики прокляли бы себя и свою увлекательную профессию. Но было бы уже поздно для жертв ядерной войны.

Пока же еще не поздно понять, что тиран, поработив народ, может создать такие условия для небольшой группы талантов, что они, работая за совесть и за страх, строя иллюзии или закрывая глаза, сделают любое оружие для своего тирана, хотя многие и будут думать, что - для своей страны. И в этом им, разумеется, будут помогать спецслужбы, как и в советское время.

О роли спецслужб в истории науки и культа личности в истории страны

Горбачевская гласность открыла новую главу в истории ядерно-оружейной науки. Журналисты стали задавать немыслимые ранее вопросы и высказывать смелые гипотезы, основанные на "простом" здравом смысле и, разумеется, на стремлении к сенсациям. На эти вопросы и гипотезы начали отвечать физики и разведчики, причастные к событиям, но связанные своими обязательствами соблюдать требования секретности. Сахаров в своих Воспоминаниях, законченных накануне смерти в декабре 1989, честно предостерег читателей:
“О периоде моей жизни и работы в 1948–1968 гг. я пишу с некоторыми умолчаниями, вызванными требованиями сохранения секретности. Я считаю себя пожизненно связанным обязательством сохранения государственной и военной тайны, добровольно принятым мною в 1948 году, как бы ни изменилась моя судьба”.

Лишь после смерти Сахарова рассекретили слово "Слойка", которое он в Воспоминаниях заменил выражением "Первая идея", затем рассекретили слово "Труба". И процесс пошел. Стали приоткрываться архивы и открываться рты людей, делавших историю. У историков появился новый инструмент – "устная история", специальные интервью, нацеленные на выяснение исторических фактов и обстоятельств. Такого рода свидетельства для историка всегда бесценный и… очень ненадежный источник, в котором, чтобы "пощупать" историческую реальность, требуется отделить реальные факты от нечаянных домыслов и сознательных вымыслов.

У журналистов же появился новый источник сенсаций, к чему американские журналисты были подготовлены гораздо лучше отечественных. Первой масштабной сенсацией такого рода стала книга бывшего генерала КГБ П.Судоплатова, в создании которой определяющую роль сыграл американский журналист Дж. Шехтер. Он Судоплатова "тянул за язык", затем из его рассказов смастерил книгу и организовал ее издание в США (1994). Его интересовало не столько тайное историческое прошлое, сколько явный успех в настоящем. Он знал, что американцев – странный народ – более всего интересуют американские дела, а не зарубежные. И знал, что новость о собаке, которая укусила мистера Смита, имеет меньше шансов на журналистский успех, чем новость о мистере Смите, который укусил собаку. Поэтому инструментом раскрутки он сделал главу о сталинских агентах среди западных физиков, имена которых могли бы украсить любую доску почета физики – Оппенгеймер, Бор, Ферми, Сциллард, Гамов. Эту главу Шехтер опубликовал в журнале Тайм, корреспондентом которого был долгие годы.

И сенсация, действительно, получилась. Но она всем своим весом обрушилась на самого Шехтера, поскольку американские историки подвергнув сенсационные разоблачения профессиональному анализу, установили их несостоятельность. К западным источникам добавилось российское свидетельство, о котором Шехтер не подозревал. Можно сказать, свидетельство с того света – от спецфизика Терлецкого, который в 1945 году по заданию Судоплатова ездил за атомными секретами к Нильсу Бору в Данию. Судоплатов знал, что Терлецкий уже умер и, ссылаясь на покойника, расписал эту поездку как триумф советской разведки. Однако Терлецкий успел записать на магнитофон детальный отчет о поездке, опираясь на свои дневниковые заметки 1945 года. Его оценка поездки была иной - полный провал бессмысленной затеи.

Так что уже в середине 1990-х годов версия Судоплатова-Шехтера потеряла всякий смысл для историков. Не помогло то, что в русском издании книги Судоплатова убрали самые неуклюжие выдумки. Не помогла и следующая книга Шехтера, в которую тот включил некое письмо, якобы подтверждающее советское шпионство Роберта Оппенгеймера - "отца А-бомбы", а точнее, научного руководителя американского ядерного проекта. Это письмо заодно укрепило бы представление о ведущей роли советской разведки в советской ядерной истории, если бы, конечно, документ был не фальшивым.

На то, что это письмо – фальшивка, указал недавно Б.Соколов в статье, посвященной юбилею советской А-бомбы (Чека от бомбы, Грани.ру). И он задал себе вопрос: "Зачем же понадобилось Судоплатову преувеличивать роль НКГБ в успехах советского атомного шпионажа, а кому-то еще и подкреплять его утверждения фальшивым письмом?". По мнению Соколова, "все дело здесь в защите чести чекистского мундира".

Исходя из моего опыта занятий историей, думаю, что дело здесь проще. Судоплатов защищал свою личную роль, а не корпорацию ГБ (которая 15 лет держала его в тюрьме – и вовсе не за его мокрые дела). И фальшивое письмо для Шехтера, похоже, "кто-то" смастерил лично, видя спрос американского журналиста и желая подзаработать, - в 90-е чекисты уходили в частные фирмы, их свободная частная инициатива нередко брала верх над традиционно-коллективной – корпоративной –дисциплиной.

Это, надо сказать, помогло истории ядерного оружия.

Осенью 1991 в Институт истории естествознания и техники, где я тогда работал, пришел Анатолий Антонович Яцков и принес документы из Архива КГБ. Ветеран разведки, в 40-е годы добывавший атомные секреты, добился их рассекречивания и предложил опубликовать документальные свидетельства с надлежащими комментариями историков. Он выступил у нас на семинаре с воспоминаниями и ответил на вопросы историков.

Это был первый человек, с которым я говорил, точно зная, что он служил в ГБ и, к моему удивлению, он мне очень нравился. У него было хорошее, хоть и не улыбчивое лицо человека серьезного и честного. Внимательно слушал, отвечал деловито и лаконично. И когда пояснял, почему на некоторые вопросы не может отвечать, это звучало убедительно. Он знал границы своей компетенции:

"Бомбу делали ученые и специалисты, а не разведка: разведывательная информация сама по себе ничего не стоит. ... Роль разведки свелась к тому, что работы начались раньше и продвигались быстрее, чем это было бы без ее материалов".

Напомню, что то было время, когда горбачевская гласность превратилась в полную свободу слова. Открытые дискуссии по острым вопросам шли в открытом ТВ-эфире. В одной из таких дискуссий Яцков участвовал вместе со своими бывшими товарищами по разведслужбе и противостоял непомерным претензиям. Один из его товарищей, к примеру, говорил:

"Можно ли было построить бомбу по данным, которые мы получили? Рассматривая их тогда в Нью-Йорке, я пришел к выводу, что хоть я и не большой умелец, мог бы и сам построить бомбу по этим данным".

Если бы этот товарищ взглянул на развед-чертеж 1948 года, где размеры В-бомбы указаны в миллиметрах, он бы еще больше уверился. Но вряд ли бы заподозрил, что та штуковина бомбой стать не может.

А Яцков понимал меру своего незнания. Быть может, потому, что внимательно читал отзывы Курчатова, кое-что в разведданных отвергающие. Или просто был Яцков умнее своих боевых товарищей, которые, возможно, умело занимаясь своим ремеслом, в ядерной физике не смыслили. Тут же нашлись журналисты, которым понравилась идея развенчать физиков, включая Сахарова, а их лавры передать чекистам. И тогда Яцков не выдержал и написал письмо в газету "Правда" под названием "Не трогайте Сахарова".

После этого знакомства, вспоминая Яцкова, я готов был пойти с ним в разведку, хоть и рад, что он ходил без меня. Иначе пришлось бы мне отвечать на трудный вопрос, для кого же я ходил в разведку?

Это же знакомство побудило меня внимательнее отнестись к предположению Сахарова, что инициатива знаменитого антисталинского "письма 25-ти" могла исходить из "прогрессивных кругов" КГБ. То письмо адресовалось Брежневу, накануне - первого после Хрущева - съезда партии, когда ходили обоснованные слухи, что руководство КПСС готовит реабилитацию Сталина. И начиналось письмо так:

"В последнее время в некоторых выступлениях и в статьях в нашей печати проявляются тенденции, направленные, по сути дела, на частичную или косвенную реабилитацию Сталина. Мы не знаем, насколько такие тенденции, учащающиеся по мере приближения XXIII съезда, имеют под собой твердую почву. Но даже если речь идет только о частичном пересмотре решений XX и XXII съездов, это вызывает глубокое беспокойство. Мы считаем своим долгом довести до Вашего сведения наше мнение по этому вопросу. Нам до сего времени не стало известно ни одного факта, ни одного аргумента, позволяющих думать, что осуждение культа личности было в чем-то неправильным. Напротив, трудно сомневаться, что значительная часть разительных, поистине страшных фактов о преступлениях Сталина, подтверждающих абсолютную правильность решений обоих съездов, еще не предано гласности. ..."

Почему бы прогрессивным кругам нынешних служб ГБ не выступить еще раз с подобной инициативой, но на этот раз обратиться не к главе партии и правительства, а к народу страны? Ведь, согласно опросам общественного мнения, недобрая половина россиян благодарны т. Сталину за его роль в истории страны. А у нас, как известно, народ и партия едины. Есть и повод не хуже съезда – юбилей вождя всех времен и народов, в самый темный день декабря. Я бы предложил новый список подписей начать с тех, кто это сделал в 1966 году, когда за письмом 25-ти последовало письмо 13-ти и совсекретное письмо троих.

Среди подписавших эти письма были академики и народные артисты, писатели и художники, лауреаты Сталинских, Ленинских и Государственных премий, которых, стало быть, можно назвать благополучными, а то и обласканными государством. Они были разными людьми с разным жизненным опытом и по разному смотрели на многое, но все они свой жизненный опыт они приобрели в сталинское время и все они в Сталине видели одно и то же – смертельно-страшное.

Люди нынешнего поколения найдут среди именитых подписантов 1966 года заслуживающих их особого внимания. Корней Чуковский, на книжках которого выросло уже несколько поколений. Майя Плисецкая, благодаря которой мы в области балета были впереди планеты всей. Люди театра и кино - О. Ефремов, А. Попов, М. Ромм, И. Смоктуновский, М. Хуциев, Г. Товстоногов, И. Ильинский, Г. Чухрай.

Особую группу среди подписавших те анти-сталинские письма образуют физики, создававшие советский ядерный щито-меч: А. Сахаров, И. Тамм, Л. Арцимович, М. Леонтович, А. Алиханов, А. Александров, Н. Семенов, Ю. Харитон.

Неужели общее мнение всех этих замечательных людей России не поможет просветить нынешнее поколение относительно роли культа личности в истории страны?