О том, что Владимир Иванович Вернадский (1863-1945) был причастен к истории советского атомного проекта, сейчас уже в общем известно. Однако для многих этот факт, имеет скорее юридический смысл, чем исторический. Потому что "из общих соображений" такого не должно было быть. Как мог нефизик, философски настроенный и пожилой к тому же человек, участвовать в истории столь молодой и нефилософской области, как создание ядерного оружия?!

Не было Вернадскому места и в истории советского атомного проекта во времена социалистического реализма. Эта история подавалась примерно так: Советская власть вырастила академика Иоффе, тот вырастил Курчатова, который, наконец, вырастил советские ядерные достижения. Вернадскому при этом отводилось мифическое одобрение кандидатуры Курчатова на пост научного руководителя Проекта.

Конечно, даже в такой схеме - как и в каждой шутке - есть доля правды. Но величина этой доли сопоставима, пожалуй, только с дробью, в числителе которой объем исторических исследований советского атомного проекта, а в знаменателе - американского. Только в последние годы появились возможности заняться числителем.

Как это делать? Пойти в архив, и запасясь терпением, искать и читать, разбирать трудный почерк Вернадского, сопоставлять события и даты - короче, обычные для историка дела. Если не считать того, что сама историческая личность очень необычна.

Имея дело с архивами советского времени, полезно напоминать себе, что архивы хранят все, -- и ложь, и показуху, и ритуальные бессмысленности. Увидев в дневнике Вернадского 1938 года уподобление гитлеризма и сталинизма (см. эпиграф), понимаешь, насколько можно доверять ему. Однако другие документы писались людьми не столь независимыми от времени и страха.

Настоящая история возникает, когда сопоставляются самые разные документы и воспоминания. Воспоминания, публиковавшиеся до эпохи гласности, подавлены гос- и само-цензурой. Поэтому так ценна устная история - свидетельства очевидцев и участников давних событий, специальные историко-научные интервью. Конечно, здесь приходится считаться с тем, что до эпохи гласности дожили немногие герои того времени, и что для некоторых из них действует инерция осторожности, воспитанная десятилетиями советской жизни, но ... все же это гораздо лучше, чем ничего.

Для исторических размышлений над дневниками Вернадского очень подходящим оказался свидетель, который до эпохи гласности казался бы мне совсем неподходящим.
 
 

“...пользовавшийся, по-видимому, большим доверием руководства"

Летом 1949 года Андрей Сахаров впервые ехал на "Объект", впоследствии названный Арзамасом-16. В специальном вагоне начальника Первого Главного (Атомного) Управления, кроме них двоих ехал еще и незнакомый тогда ему Мещеряков, "пользовавшийся, по-видимому, большим доверием руководства", как пишет Сахаров в "Воспоминаниях".^[] К этим словам Сахарова я отнесся с повышенным вниманием после того, как встретил имя Мещерякова в архивной жалобе, которую летом 1953 года послал в ЦК секретарь партбюро физфака МГУ.

В высшем партийном архиве я расследовал трагикомический финал многолетнего противостояния физики университетской и академической ^[] Партийный предводитель физиков МГУ жаловался на ректора (незадолго до того им стал выдающийся математик Иван Георгиевич Петровский), выступавшего против "значительного числа ученых-коммунистов, давно работающих в МГУ и занимающих видное положение в его системе", и готовившего "закрытие одной важнейшей лаборатории факультета, которая успешно пролагает новые пути в науке".

Речь шла о лабораторию, которой, думаю, еще суждено стать знаменитой. Называлась она просто и совершенно секретно - “ N15”. Напомню читателю, что Курчатовский институт тоже именовался вначале Лабораторией N 2. А Лабораторией N 15 руководил А.П.Знойко, которому, уверен, тоже светит запоздалая слава. Ведь этот инженер в области ржавчины, через несколько недель после успешного испытания советской атомной бомбы, возглавил секретную ядерную лабораторию при МГУ, став достойным претендентом на вакансию лысенки-от-физики.

Впрочем, пятилетняя история физфаковского Лос-Аламоса требует отдельного рассказа. А в архиве ЦК я нашел ее хэппи-енд (или unhappy - смотря откуда смотреть).

Архивное дело, как уже сказано, начинается с жалоб. Декан физфака и парторг возмущались комиссией “под председательством некоего профессора Мещерякова”, которая “после шестичасового "налета" на лабораторию, написала заключение, представляющее направление работ антинаучным, перечеркивающее все то положительное, что было сделано в лаборатории и практически направленное на ее ликвидацию. ... гнусный пасквиль на работу лаборатории... Создается впечатление, что чья-то незримая рука ведет ректора по этому недостойному пути."

Из других документов архивного дела стало ясно, что незримой рукой был сам И.В.Курчатов.

А после несложных разысканий я понял, что речь идет о Михаиле Григорьевиче Мещерякове (1910 - 1994), который входил в высший слой руководителей советского атомного проекта, был участником и очевидцем важнейших событий в истории советского атомного проекта. ^[]

Поступив в 1930 году на физический факультет Ленинградского университета, он специализировался в семинаре профессора Л.В.Мысовского в области физики радиоактивных превращений. Окончив университет с отличием в 1936 г., в течение трех лет проходил аспирантуру в Радиевом институте, где в те годы сооружался первый в Европе циклотрон и начинались исследования в физике нейтронов и искусственной радиоактивности.

В первые дни Отечественной войны М. Г. Мещеряков ушел добровольцем на фронт, после ранения получил отпуск и приехал в Казань, куда был эвакуирован Радиевый институт. Здесь его и застало, в начале 1943 года, возобновление работ по советскому атомному проекту.

После прорыва блокады Ленинграда в начале 1944 года он выезжает в Ленинград, где под его руководством восстанавливается циклотрон. На циклотроне облучались нейтронами урановые блоки, на которых затем под руководством В.Г.Хлопина отрабатывалась технология получения плутония.

В 1946 году Мещеряков (вместе с генералом КГБ и будущим начальником Арзамаса-16, А.С.Александровым) был официальным наблюдателем на единственном в своем роде, публичном американском атомных бомб на атолле Бикини, затем работал экспертом Атомной комиссии ООН. Поэтому после взрыва советской атомной бомбы в 1949 году Берия первым делом обратился к нему: "Ну, как??!! Похоже на американский??" ^[].

С 1947 года Мещеряков - заместитель Курчатова, руководитель сооружения крупнейшего в то время ускорителя в Дубне ^[]. В 1953 году его избрали членом-корреспондентом АН СССР.

За этим большим начальником Бериевских времен не числится каких-либо особых научных открытий, зато у него биография с образцово-показательным рабоче-крестьянским происхождением: родился в крестьянской семье, работал шлифовщиком на заводе, рабфак. Нелегко было заподозрить в нем настоящего свидетеля о жизни несоветского русского интеллигента, каким был В.И.Вернадский.

Однако анкетный подход к людям в который раз доказал свою убогость. Я это понял, когда в 1993 года прочитал статью М.Г.Мещерякова о Виталии Григорьевиче Хлопине с названием “Восхождение на последнюю вершину”. Хлопин - ближайший многолетний сотрудник Вернадского, и трагическая тональность заглавия этой статьи оказалась присущей всему ее содержанию. В добавок явственно учвствовалась какая-та нежная почтительность к двум старорежимным российским ученым, которым довелось стать участниками советского атомного проекта. При этом руководитель проекта, И.В.Курчатов, оказывался в непривычно периферийной роли.

Все это никак не соответствовало анкете М.Г.Мещерякова. Но, оказалось, начало научной его биографии в Радиевом институте, созданном Вернадским и Хлопиным, - это не просто строка в анкете, а нечто более важное.

Тогда мне захотелось, чтобы М.Г.Мещеряков прочитал - глазами современника - отрывки из дневника Вернадского, касающиеся советской атомной истории и звучащие очень непривычно. Он согласился. Мы встретились в Дубне, в его кабинете - кабинете начальника, привыкшего к помощи секретарей. Он читал вслух и тут же сопровождал чтение замечаниями, - лаконичными и недипломатичными, несколько раз попросив выключить магнитофон, чтобы употребить ненормативную лексику.

В его замечаниях на первый план выступало восхищение Вернадским и Хлопиным, их нравственным видением науки и жизни, бесстрашием и достоинством - неизбежно трагичными в обстоятельствах, предоставленных историей. ^[] Это отношение сильно контрастировало с мощной статью, характерным южно-русским говором и обликом "большого советского начальника". Оказывается, рабоче-крестьянское происхождение и высокий административный взлет не мешают оценить потомственных интеллигентов.

Не мешает это также, как выяснилось, независмо оценивать и некоторые “рабоче-крестьянские” аспекты советской атомной истории. Когда, например, речь у нас зашла о роли Берии в этой истории, стало ясно, что Председатель атомного Спецкомитета не вызывает у него ни малейшего сочувстствия, а по поводу положительных слов, найденных другими ядерными ветеранами, сказал коротко и мрачновато: “Маразм”.

“Ему виднее,” - подумал я, но не стал распрашивать о несостоявшемся вожде. Гораздо больше меня интересовал вполне состоявшийся российский естествоиспытатель, которого знал и хорошо помнил мой собеседник, сравняшийся теперь с ним возрастом .

И беседа с М.Г.Мещеряковым помогла понять эпоху, удаленную не столько временем, сколько крутыми поворотами цивилизации. Об этой эпохе, о начале советского атомного проекта, о его атмосфере, и о роли "нефизика" В.И.Вернадского рассказывает его архив, и прежде всего дневники замечательного ученого и мыслителя ^[].
 
 

До начала ядерной эры

Атомная наука начиналась с радиологии - исследований естественных радиоактивных превращениях. С именем Вернадского связано начало этих исследований в России. Их продолжение в форме радиохимии и ядерной физики происходило на глазах и при конкретном участии Вернадского и его ученика, ближайшего сотрудника, В.Г.Хлопина в стенах Радиевого института, созданного ими в 1922 году.

Вот как тогда директор описывал положение этого института для высокой советской инстанции:

"Организация Государственного Радиевого Института, завершившая работу, которая шла при Российской Академии Наук с 1911 года, не может быть доведена до конца без тесной связи с аналогичной работой на Западе и без приведения его оборудования к уровню современного знания. [...]

... в области радия нельзя пополнить и организовать Институт, пользуясь только тем, что находилось на территории России, лишенной нормальной связи с жизнью культурного человечества. Ибо в период 1914-1921, а особенно в 1918-1922 в этой области достигнуты огромные успехи [...]

[...] сохранение работы Радиевого института ... является в наше время одной из таких задач, которые государственная власть не может без огромного, может быть непоправимого, вреда для дела откладывать. Я это утверждаю, потому что ясно сознаю возможное значение этой работы и возможный - мне кажется в конце концов неизбежный переворот в жизни человечества при разрешении проблемы атомной энергии и ее практического использования. Это не сознается еще общественным мнением, но сейчас у нас общественное мнение не имеет форм для своего выявления и с этим приходится считаться при учете создавшегося положения."

Тон довольно необычный для письма советским властям, но это интонация В.И.Вернадского.

Давайте полистаем дневники Вернадского, обращая внимание на признаки наступающей ядерной эры и вслушиваясь прежде всего в интонацию, а не стараясь понять все фактические подробности научной жизни. Ведь и сам дневник - это не последовательный отчет о проделанной работе...

25.2.32

Вчера приехал из Москвы - где пробыл два дня 22 и 23.

В Москве - Химическая Ассоциация - делегация у Молотова. Удачный разговор с Молотовым - Радиевый Институт. Разрешение мне "ехать куда хочу". Хлопин выяснил, что для решения судьбы Радиевого Института назначена тройка при политбюро (под председательством Рудзутака...).

29.2.32

Был И.И.Гинзбург ^[] с дочерью. Рассказывал о своих страданиях. Доволен сейчас тем, что приходится участвовать в большом деле: ясно огромное значение радиевых руд в водных растворах. Добывает ГПУ - можно добыть в год граммы Ra. Большой район. Будут говорить об отыскании новых применений Ra. Я думаю, должен быть большой государственныый фонд Ra. Начинает очень занимать вопрос о создании большого радиевого института - настоящего - с большим геофизическим-геохимическим отделением. И космическим? [...]

2.3.32

Вчера заседание СОПС ^[] [...] Доклад И.И.Гинзбурга в присутствии ГПУ при участии представителя ГПУ (молчавшего). Выясняется интереснейшее явление. Удивительный анахронизм, который я раньше считал бы невозможным. Научно-практический интерес и жандармерия. Может ли это быть для будущего? Но сейчас работа ученых здесь идет в рабских условиях. Стараются не думать. Эта анормальность чувствуется, мне кажется, кругом: нравственное чувство с этим не мирится. Закрывают глаза. ...

5.3.32

И.И.Гинзбург - с ним долгий разговор о воде, условиях работы. ГПУ высшее лучше; они когда узнают, жестоко расправляются со своими - железная дисциплина - много арестованных всегда - от 1% всех. Сознают ненормальность. Проведение силой - культурная работа: обучение ремеслам, просвещение и т.п. Все из противоречий. Нет возможности набрать людей для работы на севере в тяжелых условиях иначе как силой. Ученики Чупова, уголь открытый которыми на Печоре теперь разрабатывается, приехали на лето - закреплены на год с отпусками! Это распоряжение силой, не считаясь с волей личности, приводит к развращению и в конце концов злоупотреблению властью, для лагеря обыденщиной, правилом.

10.3.32

Читал новое. Работа Чадвика ^[] выдвигает нейтрон и своеобразное новое явление для бериллия Be => С ?

В то же время новый изотоп Рb-204 [...]

11.3.32

Вчера обдумывал Th-Ms, статью о радиоактивности и геологии. [...]

... Написал Сталину и Луначарскому. [...]

... Холод и ветер - было вышел - вернулся.

Ухудшение условий жизни, слухи о войне, голод, финансовый надвигается быстрыми шагами крах, исчезновение продуктов, резкое ухудшение в положении печати (исчезновение газет и ухудшение их содержания), уменьшение производства книг (невозможность их достать), гнет и произвол: очень тяжелый фон разговоров и настроений. Удивительно приспосабливающееся животное - человек. Великие идеи и искания и бездарное исполнение и искажение на каждом шагу. Пропала идея свободы не только при исполнении, но и при искании.

Разговор с Вериго ^[] об А.А.Фридмана. Рано погибший м.б. гениальный ученый, что мне чрезвычайно высоко характеризовал Б.Б.Голицын ^[] в 1915, и тогда я обратил на него внимание. А сейчас - в связи с моей теперешней работой и идеей (его) о раздвигающейся пульсирующей Вселенной - я прочел то, что мне доступно. Ясная, глубокая мысль широко образованного, Божьим даром охваченного человека. По словам В[ериго] - его товарища и друга - это была обаятельная личность, прекрасный товарищ. Он с ним сошелся на фронте (Вериго в Киеве, Фридман - авиатор в Гатчине). В начале большевистской власти Фридман и Тамаркин ^[], его приятель, но гораздо легковеснее его, были прогнаны из Университета. Одно время Фридман хотел бежать вместе с Т.: м.б. остался бы жив? Но ему дали возможность большой работы: Директор Главной Физической Обсерватории. [...]

14.3.32

...Днем В.Г.Хлопин - с ним о записке Молотову, конструкции Радиевого Института. [...]

... Хлеб все ухудщается - и мука - какие-то противные примеси. Говорят, белый хлеб скоро будут выдавать только по карточкам 1-ой категории.

Положение академиков сильно улучшилось: с 5/III получили через Дом Ученых дополнительный паек отв[етственного] раб[отника] - в ларьке ГПУ. Резкое улучшение пищи. На 80 руб. в месяц продуктов, стоящих на рынке до 300 и больше. [...]

15.3.32

... Совещание в Радиевом Институте о письме Молотову о реорганизации Радиевого Института: Хлопин, Мысовский, Пырков и я. Пырков пытался включить председателя местного комитета - глупого и нахальнолго (по невежеству) монтера (очень плохого) Потапова. Я отказал: это мое личное письмо и личный разговор с Молотовым - и я приглашаю советоваться с кем хочу. В тексте он неудачно пытался вставить: социал[истической] стране. Сейчас же М. готов был на все. Все люди перепуганы. [...]

24.3.32

... Написал и сдал отзыв о Джони - в члены-корреспонденты.
 

[Джони - прозвище Г.А.Гамова (1904-1968); работал в 1931-33 годах в Радиевом институте, избран в 1932 году членом-корреспондентом АН СССР по представлению президиума Радиевого института, подписанного В.И.Вернадским, В.Г.Хлопиным и Л.В.Мысовским.]
 

25.3.32

Занимался вчера докладом о радиоактивности. Никак не могу осветить как следует. Стихийно им охвачен и думаю и перед сном. Сны с ним сливаются. Ясно чувствую неосознанное другими значение и то, что это не идея в рамках тех представлений, которые строят современные научные работы. Личное проявление? Старомодная физика? [...]

4.1.38

... Сейчас впервые партийцы страдают от грубого и жестокого произвола еще больше, чем страна. Мильоны арестованных. На этой почве, как всегда, масса преступлений и не нужных никому страданий.

... Говорят о сумасшествии власть имущих. Могут погубить большое дело нового, вносимого в историю человечества. [...]

5.1.38

... Мильоны арестованных. Это быт. Мильоны заключенных - даровой труд, играющий очень заметную и большую роль в государственном хозяйстве. [...]

16.2.38

... Впечатление сейчас очень тесного вмешательства партии в мелочи - "Кривды" и ЦК.

Днем в Обществе Испытателей Природы - Комиссия по истории науки. Мой доклад - довольно много народу. Интересно. Впервые публично сказал о ноосфере. Как будто не понимается.
 
 

Специалист по физике ноосферы

Вот так, на фоне страшного “37-го года” прозвучало слово, побуждающее спросить: А кем, собственно, был по специальности Вернадский?!

По мнению самой большой из советских энциклопедий это был “советский естествоиспытатель, минералог и кристаллограф, один из основоположников геохимии и биогеохимии”.

А т. Берия и другие его товарищи, думаю, считали его попросту спецом по части полезных ископаемых. И в этом - разгадка того, почему Вернадскому удалось дожить до своей смерти в то время и в том пространстве, когда и где это было совсем не модно для людей его “прослойки”. В главном отделе кадров не могли не знать, что этот естествоиспытатель был одним из создателей партии Конституционной Демократии, что этот кадет входил в состав Временного Правительства, и что он, - на двадцатом году советской власти! - Газету "Правда" называет "Кривдой". Дело, разумеется, не в Обществе Испытателей Природы и не в Парижской Академии наук. Просто, полезные ископаемые - слишком полезная вещь при строительстве социализма в одной, отдельно взятой стране. И если геологи этой страны, начиная с Ферсмана, считают Вернадского своим учителем, то можно закрыть глаза на его мрачное прошлое и на его неуместные ходатайства освободить то одного, то другого врага народа.

Но какое отношение имеет слово “ноосфера” к геологии? К геологии Вернадского - самое прямое. На Западе это слово стало известно благодаря палеонтологу и религиозному мыслителю Тейяру де Шардену, как обозначение части биосферы, находящейся под воздействием человечества. Для Вернадского, однако, это понятие имело одновременно и ощутимое геологическое и общее философское значения. Для него проблема геохимической эволюции Земли была неразрывно связана с эволюцией биосферы, которая неизбежно приводит к возникновению Ноосферы - состояния жизни человечества, когда наука-и-техника становится силой геологического масштаба, в которой материализуется эволюция духовной жизни человечества. Об этом он много думал и писал.

С ранних лет изучения радиоактивности Вернадский видел мощное ноосферное орудие в новом виде энергии. Еще в 1910 году он говорил: "Перед нами открылись источники энергии, перед которыми по силе и значению бледнеют сила пара, сила электричества, сила взрывчатых химических процессов... С надеждой и опасением всматриваемся мы в нового союзника ".

С таким видением, Вернадский применял свою ноосферную энергию далеко за пределами геологии, организуя Радиевый институт с физическим и радиохимическим отделами, заботясь о первом в России (и одном из первых в мире) теоретике-ядерщике Георгии Гамове.

Безо всякой симпатии относясь к большевизму, Вернадский, однако, видел, что в стране разбужена мощная социальная энергия, немалая часть которой направлена на развитие науки.

Для Вернадского история человечества - это прежде всего история науки и техники, история ноосферы. В марте 1943 года он сочтет нужным объяснить это даже Сталину:

"Прошу из полученной мною премии Вашего имени направить 100 000 рублей на нужды обороны, куда Вы найдете нужным. Наше дело правое, и сейчас стихийно совпадает с наступлением ноосферы - нового состояния области жизни, ноосферы - основы исторического процесса, когда ум человека становится огромной геологической планетной силой."

Стихийно совпадает, - могло бы и не совпасть.

Если вы захотите получить исчерпывающее описание устройства ноосферы и расписание ее прихода, не ищите этого у Вернадского и не верьте тем, кто берется все объяснить за него. Так же как в 1910 году ни он ни кто другой не могли бы доказать, что внутриатомной энергии суждено преобразовать жизнь человечества. Тридцать лет спустя он признался: “Никогда не думал, что доживу до реальной постановки вопроса об использовании внутриатомной энергии".

Это называется интуицией, которая нужна в науке не меньше, чем умение решать уравнения и ставить эксперименты. И если верить интуиции Вернадского, то придется поверить в необходимость понятия ноосферы

А теперь вернемся в те стихии, в которых приходилось жить обладателю этой интуиции в канун ядерной эры.
 
 

Накануне ядерной эры

1.3.38

Сегодня в газетах известия о новом "процессе" [ над Н.И.Бухариным]

Безумцы. - Уничтожают сами то большое, что начали создавать и что, в своей основе, не исчезнет. Но силу государства, в котором интерсы масс - во всем их реальном значении (кроме свободы мысли и свободы религиозной) - стоят действительно в основе государства, сейчас сами подрывают.

...Тревога в том, в здравом ли уме сейчас власть - беспечная власть, делающая нужное и большое дело, и теперь его разрушающая. Может иметь пагубное значение для всего будущего. Чувство непрочности и огорчения, что разрушение идет не извне, а его производит сама власть.

14.3.38

Очевидно, верхи отрезаны от жизни. Две власти - если не три. ЦК партии, правительство Союза и НКВД. Неизвестно, кто сильнее фактически. [...]

Но та прочность, которую я себе представлял - и видел силу будущего, - очевидно, не существует. Разбитого - не склеишь. Подбор людей (и молодежи) в партии ниже среднего уровня страны - и морально, и умственно, и по силе воли.

Процесс заставляет смотреть в будущее с большей тревогой, чем, мне это раньше казалось, надо было.

25.3.38

Еще раз пересмотрел "Диалектику природы" Энгельса. Остается прежнее впечатление: черновые тетради altertuemlich [допотопное]. Есть кое-что интересное - но в общем, в XX веке класть в основу мышления, особенно научного, такую "книгу" - совершенное сумасшествие. [...] Впервые стал читать Энгельса "Анти-Дюринг". Тут, несомненно, есть интересное. Но и здесь - старый философ конца XIX века, который получил естественно-историческое образование в 1860-1870 годах. Виден философ и гуманист - но понимания естествознания нет, особенно нет понимания описательного естествознания и конкретных наблюдательных наук о "природе".

1.4.38

Был Хлопин. С ним о возможности и желательности ядерного исследованияя новой методикой вещества метеоритов. Уже после ухода пришла мысль о возможности следов заурановых элементов.

21.4.38

... В стенной газете "Ломоносовский институт" отмечено с упреком, что в Биогеохимической лаборатории никто "не решился" выступить против моего явного антимарксистского философского миропонимания. [...]

29.4.38

Вечером в Академии - интересный и блестящий доклад Мандельштама. Я слушал его, как редко приходилось слушать. Отчего-то вспомнился слышанный мной в молодости в Мюнхене доклад Герца о его основном открытии. Мне кажется, это было в 1889 ^[].

Работа очень важная, и методика его имеет большое будущее. Мандельштам сейчас под подозрением - его главная работа пострадала. Я раз как-то в вагоне - вместе ехал в Москву или из Москвы - имел очень интересный разговор. Он поразил меня тогда четкостью и ясностью мысли. Я увидел, что он яснее меня своей логикой, иногда формальной. Большой сангвиник, глубокий экспериментатор и аналитик. Благородный тип древней еврейской культуры, философски образованный.
 
 

По-видимому, не только нынешним геологам имя Леонида Исааковича Мандельштама мало что скажет, даже если им подсказать, что он был физиком и академиком. Академик Иоффе - это другое дело, о нем слышали все. Согласно популярной когда-то песни Высоцкого, "Главный академик Йоффе / доказал: коньяк и кофе / заменяет утрення гимна-сти-ка ...". Но мы стараемся понять, какое отношение имел нефизик Вернадские к физике ядерного века, и нам не обойтись без сопоставления знаменитого Иоффе с незнаменитым Мандельштам, за пределами физики известным, пожалуй, больше всего своим научным “внуком”.

Андрей Дмитриевич Сахаров так начал свой рассказ о первом посещении своего учителя, Игоря Евгеньевича Тамма:

"В комнате была та же обстановка, которую я потом видел на протяжении десятилетий -- над всем главенствовал письменный стол, ... над столом - большая фотография Леонида Исааковича Мандельштама..., которого Игорь Евгеньевич считал своим учителем в науке и жизни. (Это были, как я убежден, не просто слова, а нечто действительно очень важное для И.Е.)". Из автобиографической книги Сахарова ясно, что роль Тамма в его собственной жизни была такой же.

Вряд ли Вернадский слышал о Сахарове, который в 1938 лишь поступил в университет. А о своем знакомстве с Мандельштаме он написал в дневнике под вклееной вырезкой из "Известий" от 30.11.1944 с некрологом:

“Я близко познакомился с Леонидом Исааковичем в 1930-х годах, когда Академия была переведена в Москву - до тех пор у меня было шапочное знакомство. [...] В 1930-х годах (1934-1935) мы ехали в общем спальном вагоне, и я помню, у нас завязался живой разговор, и я почувствовал интересного человека. Затем в 1941 году (ему было 62, а мне 78) - мы ехали в Боровое вместе с семьей Мандельштамов. [...] во время переезда мы мило сошлись.”

Какой же доклад Л.И. Мандельштама произвел столь сильное впечатление на Вернадского, что он его мог сравнить лишь со знаменитым докладом Генриха Герца о его открытии электромагнитных волн? Мандельштам тоже рассказывал о волнах, - незадолго до того он, вместе с со своим давним другом Н.Д.Папалекси, разработал метод измерения расстояний с помощью интерференции радиоволн. Но что в этом методе было Вернадскому?! Измерить с его помощью радиус ноосферы ?! Это вряд ли, но доклад Мандельштама - подобно другим его докладам - давал яркое представление о главном материале, из которого делается ноосфера - о научной мысли. Радиофизика в этом докладе -- лишь часть физики, целостность которой ясно видна и практикуется; соучастие принципов квантовой теории, атомной физики, осцилографа и гидрографических экспедиций удивляет, но кажется совершенно естественным. Кроме того физика 1938 года включена в историю науки: имена Ньютона и Фарадея в этом докладе присутствуют столь же необходимо, как и имена молодых сотрудников Мандельштама. И, наконец, полнокровность научной мысли сочетается с моральной самостоятельностью.

Если кто-то думает, что осцилограф слишком далек от морали, вот цитата: “... Планк по этому поводу держится, по-видимому, другого мнения... В вопросе о монохроматичности он противопоставляет акустику оптике. Я думаю, что это неверно”.

Чтобы это высказывание прочитать, надо учесть, что к тому времени Планк уже давно пребывал в классиках науки и что Мандельштам отличался необычайной личной скромностью. Однако истина ему была дороже!

Все это очень важно для “физики ноосферы” Вернадского: и включенность научной мысли в целое культуры, и сопряженность научной истины с моральной ответственностью. И это же было жизненно важно для Мандельштама, хотя слово “ноосфера” он не употреблял.

Непонятно другое: как могли жить и работать эти обитатели ноосферы в 1938 году.
 
 

12.5.38

... Впечатление неустойчивости существующего у меня становится все сильнее. Политика террора становится еще более безумной, чем я думал недавно. Волевая и умственная слабость руководящих кругов партии и более низкий уровень партийцев, резко проявляющийся в среде, мне доступной, заставляет меня оценивать [существующее положение] как преходящее, а не достигнутое - не как тот, по существу, великий опыт, который мне пришлось пережить. [...]

26.11.38

... Вчера вечером Виноградов ^[] и Хлопин. Об интриге С.Вавилова с Иоффе. Оставили в стороне Радиевый Институт с его циклотроном. Но парт.ячейка Физического Института (Дивильковский - Вул продолжает - хотя явно всем известна ложность его утверждений в "Правде") ^[]. Яркое проявление гниения - но это общечеловеческое. Всегда во всех веках бывало, и в ученых кругах видны результаты. Сейчас они захватили партийцев и к ним подданно вьющихся. Хлопин рассказывал о своем разговоре с здешним партийным представителем секр[етного] отдела (забыл фамилию - надо вспомнить). Он остался недовольный ответами Хлопина из его "ревизии" (в отсутствие Хлопина) секр[етного] отдела Радиевого Института. Они нарочно пытались произвести в отсутствие В.Г. Там идейный порядочный персонал. [...]
 

[М.Г.Мещеряков хорошо помнил этот момент, “разгромную, крикливую статью в “Правде”, обвинения Радиевого института: “отрыв от современной жизни, неучастие в социалистическом строительстве”... ]
 

24.12.38

... Зачитался Ганом Gedanken auf [нрзбр], которую начал читать с предубеждением и сделал меньше, чем хотел. Но это я считаю правильным типом работы - т.к. мысль идет Ra путем, [нрзб], ставя новые для себя задачи. Ясно для меня огромное - большие примеры во Франции - значение (пагубное?) для немецкой культуры выкорчевывания евреев из немецкой жизни. Но, конечно, и гитлеризм и сталинизм - преходящая стадия и едва ли жизнь пойдет без взрывов. Каких? [...]
 
 

Начало ядерной эры

Когда Вернадский зачитался Ганом, он не знал, что известный немецкий радиохимик за два дня до того отправил в печать сообщение о своем (и Штрассмана) эксперименте, с которого теперь отсчитывают ядерную эру. Не знал, что через несколько недель Лиза Мейтнер и Отто Фриш, “выкорчеванные из немецкой жизни", поймут смысл экспериментов Гана и Штрассмана как деление ядер урана нейтронами. Не мог Вернадский знать, и что взрывы грядущей мировой войны необычайно ускорят первый ядерный взрыв.

Но что-то очень важное, даже если для историков и нрзбр, он, видимо, знал, раз его мысль так настойчиво шла Raдиевым путем.

1.3.39

[...] В мысль физиков и физикохимиков значение радиоактивности - и знание ее современных проблем - не прошли. Это [на Сессии Академии Наук] ярко выразил и Иоффе и Фрумкин. М.б. отчасти повлияла недоразуменность моей недостаточно четкой терминологии [в докладе на Сессии]. Подозревали, что предлагаю особые свойства жизни. Фрумкин ясно высказал вредное влияние теории: исследовать только то, что ею определяется. Внешний успех был - он мне не интересен - и думаю, что получу средства для реальной работы - над барием в Институте, как продукта цезия.

Собственно говоря, мы вступили впервые конкретно в область изучения атомного метаморфизма планеты.Это попытка словесного выражения...

11.3.39

... Много с Хлопиным. Впервые в истории учения о радиоактивности - в ее физическом - не радиогеологическом проявлении - наша страна стоит на уровне века. Раньше мы имели достижения такого порядка - радиохимические - наглядные - открытие Антиповым [нрзб] и радиогеологические - открытие месторождений MsTh I [близких] к максимальному мировому рекорду по геологическому возрасту. Сейчас крупнейшие достижения в методике и совсем новых явлений (видны движения осколков ядра урана). Циклотрон пошел единственый удачный в Европе. [...]

26.5.40

[...] Уже в Узком я получил из Вашингтона вырезку из New York Times от 5.V от [сына^[]] Георгия о новой атомной энергии урана-235 и об открытии. Physical Revew не оказалось ни одного экземпляра в Москве (не дали в Физич[еский] Инст[итут]). Через А[лександра] П[авловича Виноградова] связался с Хлопиным. В Ленинграде Вериго получил вырезку из американской газеты о том же - показал Иоффе - оттуда Хлопину. Хлопин получил Physical Revew через несколько дней.

Никогда не думал, что доживу до реальной постановки [вопроса] об использовании внутриатомной энергии. [...]

16.6.40

[...] В Президиуме вчера прошел вопрос об уране. Я сделал доклад, не очень удачный - но результат достигнут. [...] Огромное большинство не понимает исторического значения момента. Любопытно - ошибаюсь ли я или нет? Надо [направить] записку в Правительство. Превратить урановый центр при Геол[ого]-Геогр[афическом] Отд[елении] в Комиссию при Президиуме. Ввести физиков и химиков.[...]

22.7.40

[...] Образов[ана] Ком[иссия] по урану при Акад[емии] Н[аук], Президиуме. Отказался от предс[едательства] - выдвинул В.Г.Хлопина, как директора Рад[иевого] Инст[итута].

30.VII. Оконч[ательно] образована Комиссия об изучении внутриядерной энергии урана: из меня (зам. предс[едателя]), Хлопина (предс[едателя]), Иоффе (Шмидт предложил Вавилова - но В[авилов] указал Иоффе - зам. предс[едателя]). Принцип учр[еждений] и институтов, работающих в этой области. Члены: Ферсман, Вавилов, Лазарев, Фрумкин, Мандельштам, Капица, Кржижановский, Курчатов, Щербаков, Харитон, Виноградов. [...]

29.8.40

... Гитлер предложил Сталину и Молотову организовать обмен научными достижениями в области науки между Германией и Сов[етским] Союзом. Выяснилось, что достижения не так велики - послана комиссия от НКВД с самим Берия или с важным чиновником. По-видимому, пока не дошло до трагедии.

М.б. и постановление ЦК партии и об уране связано с предложением Гитлера? [...]

[Прочитав это, М.Г.Мещеряков воскликнул: “Как мне это важно! Я у себя пишу, с каким недоверием Хлопин относился к Берии. Как он препятствовал попыткам Берии учинить расправу над его сотрудниками. Там были евреи, был [???...дрэйг] Антон Карлович, мой друг, немец. Когда в 46-м году в марте месяце было получено указание Берии - тогда уже главы атомного ведомства - “очиститься” от этих шести человек, Хлопин посмотрел на этот список своими подслеповатыми глазами, взял ручку и написал первым “Хлопин”, и говорит: “Пожалуйста. Но меня - вместе с ними”. А без него не могли обойтись, он был единственный крупный радиохимик, который знал толк в этой прблеме. Ведь в урановой проблеме, после того как физики доказали, что ядро урана делится, все остальное - это технология. Это проблема химического выделения, проблема металлургии - как очистить... И Хлопину тут были все карты в руки. ...”

Я спросил: “Вы думаете, что председатель урановой комиссии Хлопин мог бы справиться с делом Курчатова?”

На это Мещеряков только ответил хмуро: “Курчатов был управляем, а Вернадский и Хлопин никому бы не позволили собой управлять.”]
 
 

20.2.41

... Газеты переполнены бездарной болтовней ХVIII съезда партии. Ни одной живой речи. Поражает убогость и отсутствие живой мысли и одаренности выступающих большевиков. Сильно пала их умственная сила. Собрались чиновники - боящиеся сказать правду. Показывает, мне кажется, понижение их умственного и нравственного уровня по сравнению с реальной силой нации. Ни одной почти живой мысли. Ход реальной жизни ими не затрагивается. Жизнь идет - сколько это возможно при диктатуре - вне их. [...]
 

[Когда я вслух удивился: Как он не боялся писать такое?, Мещеряков заметил: “Вернадский, по-моему, вообще ничего не боялся. Он же один из создателей партии кадетов”. ]
 
 

16.5.41

... Был у Шмидта. С ним разговор о 1) о положении минералогии. [...] 2).По вопросу об U и о прекращении работ в Табашаре и т.п. он сказал, что Хлопин ему ничего не оставил письменно и что надо написать Хлопину, чтобы он прислал Шмидту данные о Табашаре etc., прежде, чем обращаться Шмидту или, например, мне к Сталину.

Между прочим я ему указал, что сейчас обструкция в физиках (Иоффе, Вавилов - я не называл лиц). Они направляют усилия на изучение атомного ядра и его теории и здесь (например Капица, Ландау) делается много важного - но жизнь требует направления рудно-химического. Я ему напирал, что наши физики остались в исторически важный момент при создании учения о радиоактивности в стороне от мирового движения, и теперь [история] повторяется. Тогда м.б. ранняя смерть Лебедева наступившая. Боргман и Соколов не имели нужного авторитета. Ведь ненормально, что я - не физик - организовал Радиевый Институт. Шмидт ответил мне любезностями. [...]

19.5.41

... Получил от Георгия вырезку - огромный успех в Америке с новым циклотроном - перед которым пасуют все большие у нас еще строящиеся.

При великолепном - в общем - людском материале - возможность их проявления - методика не на высоте. [...]

1.6.41

... Прения были интересными [На Общем Собрании АН СССР]. Первым выступил, совершенно неожиданно, я - с указанием, что в своем плане организации научной работы президиум не коснулся того, что нам нужно. Он хочет руководить и контролировать нашу работу, тогда как об основных данных, необходимых для работы, он не заботился.[...]

Сейчас поставлена проблема урана, как источника энергии - реальной, технической, которая может перевернуть всю техническую мощь человечества. Я начал работать в области радиоактивности почти сейчас же после открытия - больше 30 лет назад и ясно вижу, что это движение не остановится. Но у нас идут споры - физик направляет внимание на теорию ядра, а не на ту прямую задачу, которая стоит перед физико-химиком и геохимиком - выделение изотопа 235 из урана. Здесь нужно идти теорией, немедленно проверяемой опытом. Начал работать большой циклотрон в Калифорнии, и сразу мы получили новые и неожиданные для всякой теории результаты [...]. Не отрицая, конечно, значения теории, я считаю, что сейчас не она должна привлекать к себе наше внимание - а опыт и новые нужные для этого приборы. Теория ограничена посылками - а сейчас здесь природные явления и опыт могут и действительно расширяют [фраза не дописана].
 
 

В эвакуации

22.7.41

Кончил с большим интересом книжку Льва Владимировича Мысовского (о физике ядра, III изд. 1940, посмертное).

Я познакомился с ним настоящим образом в 1926 году, когда вернулся в Ленинград из Парижа, куда уехал в 1921 по приглашению Парижского Университета, выбравшего меня professor agree для прочтения лекций по геохимии. В 1921 г., вернувшись из Крыма, я вошел в работу Радиевого Института, но раньше я мало сталкивался с Мысовским и его оценил в 1926-1939. Он умер неожиданно 28 VIII 1939, родился 19 II 1888. Думаю, он умер от радия. Хотел о нем написать и так до сих пор не собрался. Боюсь, что не соберусь. Я не переписывался с ним. Когда я собирался в 1926 г. вернуться в Радиевый Институт, я думал о тематике работы и между прочим наметил работу о космических лучах. Я был очень удивлен, когда узнал, что эти работы поставлены Мысовским вместе с Тувимом [...]  Мысовский был во многом оригинальный человек.

24.7.41

... интересный разговор имел с Л.И.Мандельштамом о Гете. Он верно указал на значение идеи Гете в его оптической работе, что инструменты (щель и т.д.)... Я думаю методологически Мандельштам прав - сложный опыт может исказить явление и далеко не всегда можно от него перейти к научной реальности. Примером являются Фраунгоферовы линии, конечно, в реальном процессе не существующие и к свету, как таковому, отношения не имеющие. Как раз Фраунгоферовы линии занимали и мысли Гете. ...

С Мандельштамом о Мысовском (он взял у меня его книжку об атомном ядре). Его отзыв о Мысовском, как всех физиков, явно не верный. Многое он приписывает Курчатову, что в действительности принадлежит Мысовскому, который необычно безразлично относился к защите своих достижений. ...

12.10.41

Как-то имел интересный разговор с П.П.Масловым [экономист, академик]. Маслов считает, что новая форма энергии - атомная - не изменит экономической структуры общества, не произведет того переворота, какой мне представлялся, когда я об этом говорил и думал.

Мне кажется нет "законов" экономики, которые не изменились бы в корне, раз человек получит концентрированную энергию и 5 кило ее будут равны 200000 тонн, потребных сейчас для того же эффекта?

16.11.41

Три факта бросаются в глаза, резко противоречащие словам и идеям коммунистов: 1) двойное на словах правительство - ЦКП и Совнарком. Настоящая власть ЦКП и даже диктатура Сталина. Это то, что связывало нашу организацию с Гитлером и Муссолини. 2) Государство в государстве: власть реальная ГПУ и его дальнейших превращений. Это нарост, гангрена, разъедающая партию - но без нее не может она в реальной жизни обойтись. В результате мильоны заключенных-рабов, в том числе наряду с преступным элементом и цветом нации и цвет партии, который создавал ее победу в междуусобной войне. [...]

1.3.42

[...] В заседении Химического Отделения в Казани праздновалось 20-летие Радиевого Института. Получил телеграмму как "основатель" 28 февраля 1922. Мне кажется дата спорная. Моя роль была меньшая, чем Хлопина и Мысовского. Я в 1922 был в Париже и вернулся в 1926 году. Одно могу считать правильным - соединение вместе физиков, химиков и геохимиков. В этом отношении Радиевый Институт единственныый. [...]

5.4.42

... Вчера в разговоре с Мандельштамом - очень интересный и логический ум - он правильно сказал, что сейчас физик не может научно работать без философии и расцвет современной физики этим обусловлен. Трагедия физика состоит в том, что сейчас в философии нет творческого ума. Физик, как Эйнштейн, сейчас глубокий философ, как были Декарт или Спиноза в ХVII веке, или Кант в ХVIII. Поскольку я занимаюсь такими науками, как науки ограниченные Землей, т.е. планетой - науки биологические с гуманитарными прежде всего, в меньшей степени науки геологические, но все же и они как частный случай, - они не требуют сейчас роста философии. Но физика, химия - науки, охватывающие не планету только, но весь космос, находятся совсем в другом положении.

Даже науки биологические и гуманитарные - мне кажется, принадлежат к наукам геологическим, т.е. планетным - ничего не могут получить основного от современной философии.

Философская мысль - вся физика, химия, математика, астрономия, сейчас в огромном упадке, а у нас в упадке до комичности, т.к. слилась с полицией и цензурой. Нет свободы мысли.

В разговоре Мандельштам привел как пример выдающегося философа Jaspers!
 

[Имя немецкого религиозного мыслителя, отделявшего философию от естествознания, в беседе российских физика и геолога, в разгар мировой войны, может характеризовать диапазон их бесед.]
 

15.5.42

[...] В составе Б[юро] през[идиума АН СССР] Леон Орбели - по-моему, в ближайшее время президент. Выборы всех 6 - удовлетворительны. Наиболее подозрительный - Иоффе - честолюбец, нечестный из-за этого, морально - я знаю его по Радиевому Институту - фальшивый. Верить ему нельзя. Несомненно это человек талантливый - его автобиография, когда он вернулся из Германии, очень интересна. [...] В 1920-х годах у него были мнения проектов будущего, как реальные - подземный дом и т.п. Все это было аляповато, претенциозно. Его реклама с полупроводниками? Я прочел статью в Вестнике Акад[емии] - не знаю, м.б. не понимаю - мне представляется раздутым. Не чувствуется того, что чувствуется у Капицы. В вопросе об уране он держал себя скверно. Большая его заслуга была в физич[еских] съездах в 1920-х годах. Алексеев рассказывал, что он выступил против Л.Орбели, пытаясь доказать его "неблагонадежность". [...]

24.5.42

[...] Вчера, 23 мая, был у И.И.Шмальгаузена и он мне рассказывал ряд мелочей из общего заседания АН 9 и сл. дней мая. Декорум был как всегда соблюден. В гостинице роскошная еда (Алексеев, приехавший, даже буквально от этого растолстел). Это и раньше в заседаниях Об[щего] собр[ания]: чрезвычайно этим пользуется "аппарат" - меня это всегда поражало и в Доме Ученых - особенно это было в Ленинграде. А сейчас как "пир во время чумы". [...] Были столкновения Иоффе (очевидно он распоясался) с Л.Орбели. Они делали доклад на тему: "Физика и война" и кажется "Биол[огия] и война" (?). - Иоффе говорил, что сейчас надо работать только для фронта - только о своем Институте. Морально Иоффе я не доверяю - это карьерист, менее талантливый и крупный, чем он сам о себе думает. Орбели говорил о необходимости работать и над восстановлением разоренного и не только о своем институте и т.д. Иоффе выступил с резким неприличным смаком. Научные работы его последнего времени у меня вызывают сомнения. [...

20.9.42

М.Ф.Андреева ^[] - уверяла меня, что лагерей сейчас нет и что оттуда выпускают. Она получила эти сведения от какого-то из важных представителей власти и вполне в этом уверена.

Оказалось это неверно. На Ухте - где добывается Ra и где сидит до сих пор Толмачов, которому (он довольно странный человек) там нравится - он кроме того ценит больший заработок. Отпускают "уголовных" - может быть в большем числе, чем раньше. Но добыча Ra идет по-прежнему трудом заключенных и штат специалистов, политических заключенных (большей частью при сколько-нибудь правильных судах - невинных) работают по-прежнему.

Однако положение их ухудщилось. Торопов, директор Лаборатории, который имел право для своих сотрудников брать на себя "надзор" и они ходили без конвоя - теперь этого права лишен. [...]

4.7.44

Вчера вечером у Мандельштама - разговор о деятельности НКВД - может привести к катастрофе - как только случайно это не случилось после назначения сейчас же после Ягоды - еще худшего, чем Ягода, Ежова. Никогда не забуду, как возможно, что может рушиться все сразу? [...]

... Разговор с Мандельштамом о религии и научной морали, как - по-моему - неизбежное создание научной морали. [...]

24.12.1944

... Вчера 23-го в Доме Ученых состоялось заседание, посвященное памяти Леонида Исааковича Мандельштама. Говорят, наиболее прочувствованную речь произнес его большой друг Н.Д.Папалекси. По словам Леонида Исааковича, они вместе учились у Кундта ^[]. Леонид Исаакович рассказывал мне, что ему предлагали принять христианство и остаться в Германии, но он предпочел вернуться в Москву. Оба эти физика являются крупными и оригинальными, широко образованными мыслителями. Лично мне разговоры с обоими дали очень много. Я считаю, что эти оба - одни из самых интересных идейных ученых, с которыми мне пришлось в последние годы встретиться и их почувствовать....
 
 

Может показаться странным, что Вернадский по такому - поминальному - поводу отметил именно этот - не самый важный - факт из биографии Л.И.Мандельштама. Тут можно усмотреть неявное сопоставление с другим физиком-академиком, к которому Вернадский относился совсем иначе. Ему было хорошо известно, что А.Ф.Иоффе до революции (в 1911) принял христианство. Для того ли, чтобы вступить в брак с христианкой, или чтобы улучшить свои возможности трудоустройства в царской России, где “п.5” можно было изменить так просто. Поскольку подозревать 30-летнего физика Иоффе в религиозном прозрении оснований не было, его крещение проще было интерпретировать как, мягко выражаясь, социально-психологическую гибкость, или, попросту, как готовность идти на слишком большие уступки власть имущим для достижения практических целей. Подобную гибкость можно было усмотреть и в демонстративной лояльности Иоффе по отношению к Советской власти. Это не могло вызвать сочувствия у Вернадского.

Однако дальнейших разъяснений позиции Вернадского в его дневнике не найти. Эта запись - в канун нового 1944 года - оказалось последней. 6 января 1945 года Владимир Иванович Вернадский закончил свою телесную жизнь, продолжая ее в пределах ноосферы вместе с Леонидом Исааковичем Мандельштамом и другими ее творцами.

Через несколько месяцев на Земле был произведен первый атомный взрыв. В том же году стал аспирантом И.Е.Тамма приехавший с Ульяновского военного завода Андрей Сахаров.

Российский путь к термоядерной энергии, как известно, открылся ФИАНовской группе И.Е.Тамма, вышедшей из школы Мандельштама. И это вряд ли случайность. И научная ориентация и свобода в трактовке проблем, независимо от их происхождения, и общая этическая атмосфера научной жизни, -- все это помогло преодолеть тупик, в котором пребывала тогда термоядерная проблема.

Какой бы смертоносной ни казалась ядерная энергия после Хиросимы и Чернобыля, все же ее освоение было и остается - пользуясь словами Мандельштама - “жизненной проблемой, естественным образом вытекающей из органического развития физики". Во всяком случае так до конца своих дней думал Сахаров, которому Мандельштамовская школа дала путь в науку. И не только в науку.

По словам Тамма: "Счастливое сочетание таких - обычно исключающих друг друга - свойств вообще было одной из характернейших особенностей Л.И.[Мандельштама] и проявлялось в самых различных сторонах его личности. Так, например, непередаваемая доброта и чуткость, любовная мягкость в обращении с людьми сочетались в Л.И. с непреклонной твердостью во всех вопросах, которым он придавал принципиальное значение, с полной непримиримостью к компромиссам и соглашательству".

Не напоминает ли это сочетание - мягкости в отношении к людям и бескомпромиссной твердости в принципиальных вопросах - одного из учеников Тамма, научного внука Мандельштама -- Андрея Дмитриевича Сахарова ?

И не помогло ли Мандельштамовское наследие преобразованию преуспевающего военно-промышленного физика в политического мыслителя и защитника человеческих прав?

Вы не согласны с Вернадским, что ядерная энергия - мощное орудие созидания ноосферы? Не согласны с Сахаровым, что равновесие ядерного страха надежнее всего другого предохраняло от возникновения ядерной войны? И не согласны с ними, что освоение ядерной энергии - жизненная проблема цивилизации? Значит, Вы можете с цифрами в руках объяснить, чем будут люди обогревать и освещать свои жилища после того, как кончатся запасы ископаемого горючего? Или Вам плевать на всякие цифры, и просты Вы уверены, что как-нибудь все образуется?

Ну а как насчет того, что во второй мировой войне - безо всякого ядерного оружия - погибли десятки миллионов землян, а существование ядерного оружия до сих пор предотвращало третью мировую войну?

Чтобы не сглазить, я бы не стал отвечать на этот вопрос. Отложим этот разговор до лучших времен, когда мировая семья народов заживет спокойной ноосферной жизнью. Или до худших времен, скажет скептик, когда некому уже будет горевать над радиоактивными углями несостоявшейся ноосферы?

Для фатального оптимизма и безграничной веры в прогресс науки самой по себе, действительно, оснований нынче немного. Но Вернадский, Сахаров и многие их коллеги не из профессионального эгоизма были уверены в неостановимости развития науки. Другое дело, что в это развитие надо "всматриваться с надеждой и опасением", как писал Вернадский, и стараться делать все от тебя зависящее.

Дневники Вернадского позволяют всматриваться в саму историю ноосферы, в ту ее часть, которая называется теперь началом Ядерного Века, "всматриваться с надеждой и опасением", а значит, - брать у этой истории уроки. Дневники эти еще ожидают внимательного прочтения, чтобы по-настоящему понять историю Ядерного Века. Но уже из первого знакомства с ними ясно, что реальная история гораздо богаче одномерной соцреалистической версии и гораздо драматичнее пятимерных капиталистических романов.
 
 

А пока историк, который хотел бы понять полномерность российских событий Ядерного Века, видит признак ноосферы в том, что американские фонды Макартуров и Гугенхайма поддерживают его исследования российской истории науки. Спасибо им за это.

И еще большее спасибо Галине Александровне Савиной и Марине Юрьевне Сорокиной за бесценную помощь в чтении трудного почерка Владимира Ивановича Вернадского.