Г.Е.Горелик, Ю.Н.Ранюк

Нильс Бор в Харькове накануне Большого Террора

“Делегат международной конференции по физике, известный ученый, проф. НИЛЬС БОР беседует с сотрудниками Украинского физико-технического института. На фото (слева направо) - Ландау, проф. Бор, Розенфельд, Бронштейн.”

Такую подпись под фотогравюрой  дала газета “Харьковский рабочий” 20 мая 1934 года, поместив несколько материалов о  Международной Конференции по теоретической физике. Конференция проходила в Харькове, тогдашней столице Украины. И тогда были веские причины ожидать, что Украинский физико-технический институт (УФТИ) вскоре станет столицей Советской теоретической физики. Это стало бы заслугой Льва Ландау, начавшего строить новую столицу в 1932 года, когда он переехал туда из Ленинграда. Залогов успеха было несколько:  огромная исследовательская и педагогическая энергия Ландау, его универсальность как теоретика и чувствительность к эксперименту. Не менее важным было желание “мобилизовать все свои силы на построение лучшего в мире физического вуза, на воспитание лучшего в мире состава физиков-исследователей и на создание самой богатой и здоровой популярной литературы,” --  слова из статьи Ландау 1935 года в газете “Известия” [1]

Молодые физики, собравшиеся вокруг Ландау, говорили, что после Кембриджского периода развития физики наступает Харьковский период. [2]

Участие Бора в Харьковской конференции, в первый его приезд в СССР, символизировало и положение Харьковского института и положение Ландау в мировой физике. В институте Бора в Копенгагене Ландау провел около года (во время своей Рокфелеровской стажировки, 1929-31), и одного только Бора он считал своим учителем. Бор, в свою очередь, высоко ценил молодого теоретика и попросту любил его, несмотря на все различия их научных и человеческих стилей. 

В книге почетных посетителей УФТИ Нильс Бор сделал запись:

На одного из участников Харьковской конференции --  венгерского  физика Ласло Тиссу -- Ландау произвел столь сильное впечатление, что он захотел поучиться у Ландау,  хотя имел уже докторскую степень (Ph.D.).  И через полгода Тисса вернулся в Харьков уже в качестве аспиранта Ландау. [3] (В 1998 году, на приведенной выше фотокопии газеты 1934 года, 91-летний Тисса написал: “It is eery to meet these ghosts in this picture. Thanks for letting me have it. Best wishes. Laszlo Tisza, February 28. 1988”)

В конференции участвовали все видные советские теоретики – В А Фок и Я И Френкель из Ленинграда, И Е Тамм из Москвы. В центре внимания были первый существенно квантово-релятивисткий эффект рождения частиц и теоретические осмысления недавно и неожиданно открытых новых частиц - нейтрона и позитрона. Всего за два года до того электрон и протон считались единственными кирпичиками материи. Именно на харьковской конференции Тамм рассказал о своей гипотезе парных сил, открывшей путь к мезонной теории ядерных сил Юкавы.

Однако у четверых физиков, которых газетный фотограф застал за одним столом, тема беседы могла быть глубже тогдашнего бурного потока экспериментальных открытий. В истории физики их четверых связывает почти философская тема пределов применимости физической теории - проблема квантово-релятивисткой теории. Соединение теории относительности и квантовой теории - двух главных триумфов революции в физике - к концу 20-х годов стало проблемой проблем. И по состоянию на 1934 год физики за столом олицетворяли -- слева направо --  прошлое, настоящее и будущее этой Проблемы.

В 1931 году Ландау в работе совместно с Р. Пайерлсом  пришли к радикальному выводу, что совмещение квантовой механики с релятивистской теорией поля невозможно. [4] Они считали, что этот вывод развивает идеи Бора и предвещает неизбежную новую революцию,  однако Бор с ними не согласился. Ему и его ассистенту Розенфельду понадобилось два года и несколько десятков страниц, чтобы спасти квантовую электродинамику от угрозы несуществования.[5] В конце их статьи 1933 года отмечены стимулирующие дискуссии c Ландау. Интенсивность этих дискуссий запечатлел язвительный шарж очевидца этих дискуссий Георгия Гамова: “Погодите, погодите, Ландау, дайте и мне хоть слово сказать”

Не будем здесь раскрывать существо этой философской физики, как бы она того ни стоила.[6]  Эту физику можно назвать экспериментально-теоретической, поскольку она экспериментирует  с теорией, можно назвать и теоретико-экспериментальной, поскольку в основе ее мысленные и немыслимые эксперименты. Можно даже назвать эту физику филологической, поскольку вопрос стоит о языке, на котором можно описывать физическую реальность. Нельзя ее только назвать “филологией” - как Ландау обычно обзывал пустое жонглирование словами.

К 1934 году четвертый человек за столом -  Матвей Бронштейн, приехавший в Харьков из Ленинграда, был в курсе этой физики не столько потому, что дружил с Ландау с университетских лет, сколько по складу своего научного таланта. Он упростил 40-страничные рассуждения Бора-Розенфельда до двух страниц прозрачной заметки в Докаладах Академии наук. [7] А сделать следующий шаг ему предстояло в докторской диссертации, которую он защитит в конце 1935 года. [8]

У Ландау и Бора речь шла о совмещении специальной теории относительности и квантовой механики. У Бронштейна - о квантовой теории гравитации, или о совмещении общей теории относительности и квантовой механики.  Построив квантовую теорию слабого гравитационного поля и проверив ее работоспособность, он обнаружил фундаментальное различие квантовой электродинамикой и квантовой теорией гравитационного поля. Его вывод, опубликованный в Журнале Экспериментальной и Теоретической физики в 1936 году, гласит, что  полноценное совмещение «требует радикальной перестройки теории ... а может быть, и отказа от обычных представлений о пространстве и времени и замене их какими-то гораздо более глубокими и лишенными наглядности понятиями.»

Фактически Бронштейн открыл квантовые - планковские - границы применимости общей теории относительности. Вышедший к тому времени из моды  пафос подобных - революционных - предсказаний  Бронштейн сдобрил поговоркой из сказки братьев Гримм "Wer's nicht glaubt, bezahlt einen Taler" (Кто этому не верит, с того талер), но и сейчас - спустя шестьдесят лет  - его предсказание все так же бросает вызов теоретикам. [9]

А мог ли бы с ней справиться тот, кто ее первым обнаружил?…

Говорят, что история не терпит сослагательного наклонения. Особенно его не терпит советская история. Она грубо вмешалась в историю теоретической физики. Через три года после того как в Харькове  были сфотографированы за беседой четыре физика-теоретика, молодая физическая столица УФТИ была разгромлена. В июле 1937 года  Харьковский отдел ГБ сообщил своим “коллегам”:

“В настоящее время мы приступили к ликвидации всей контрреволюционной вредительской группы в УФТИ и материалами следствия, полученными нами, установлено, что Корец является одним из активных участников указанной контрреволюционной группы и ближайшим другом руководителя этой группы  троцкиста профессора Ландау.” [10]

Распад советской власти открыл архивы, в которых оказались свидетельства, что через год после погрома УФТИ сталинский Террор заставил теоретика Ландау решиться на смертельно опасный эксперимент - анти-Сталинскую листовку. Уцелел он чудом. Письмо Сталину от Нильса Бора не смогло совершить  это чудо. Понадобились смелость, мудрость и хитрость Петра Леонидовича Капицы. А Матвей Петрович Бронштейн сгинул в пучине сталинского Террора вместе с миллионами других. [11]