"Мирное и непримиримое противостояние злу в церкви и обществе"

Так называлась конференция, на которой я -- впервые в жизни, в 2005 году -- познакомился с человеком духовного звания. Это был священник Иоанн Привалов.

Пришел же я послушать о том, как противостояла злу Лидия Корнеевна Чуковская. С ней я познакомился еще в советское время, чтобы разузнать о ее муже -- выдающемся физике Матвее Петровиче Бронштейне, казненном в Тридцать седьмом. Тридцати лет жизни ему хватило, чтобы войти в историю науки и в историю литературы. Его научные работы до сих пор вдохновляют исследователей квантовой гравитации и космологии. Живет и его книга о науке “Солнечное вещество”, ставшая образцом научно-художественной литературы. Книгу редактировала Лидия Чуковская, и эта работа поженила науку с литературой не только в переносном смысле.

Из ее рассказов я заодно получил представление и о ее противостоянии общественному злу, но на конференции об этом должна была рассказать ее дочь, Елена Цезаревна, противостоявшая злу не менее отважно и так же мирно -- словом. А.И.Солженицын назвал ее «начальником штаба» в создании книги «Архипелаг ГУЛАГ». И мне хотелось послушать ее.

Хотелось также понять, что означало упоминание церкви в названии конференции. Обе замечательные женщины были и не церковны и не религиозны. Хоть назвать их неверующими язык не поворачивается. Обе исповедовали важные постулаты. Думаю, например, обеим по душе были слова: “К свободе вы призваны, братья, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу”. Не потому, что так где-то написано, а потому что это правильно.

Для ясности замечу, что в отношении к религии мне самому близко лаконичное кредо физика Андрея Сахарова, связанного с Лидией Чуковской дружбой и общим делом защиты свободы:

«Я не верю ни в какие догматы, мне не нравятся официальные Церкви (особенно те, которые сильно сращены с государством или отличаются, главным образом, обрядовостью или фанатизмом и нетерпимостью). В то же время я не могу представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего их начала, без источника духовной «теплоты», лежащего вне материи и ее законов. Вероятно, такое чувство можно назвать религиозным».

Как биограф, я догадываюсь, почему Сахаров не назвал этот источник словом «Бог», -- слово это у разных людей имеет очень разные ассоциации, а Сахаров стремился к точности.

К своему кредо он пришел в результате жизненной эволюции, начав с детской религиозности, полученной с молоком православной мамы, но совершив крутой поворот в отрочестве:

«Лет в 13 я решил, что я неверующий – под воздействием общей атмосферы жизни и не без папиного воздействия, хотя и неявного. Я перестал молиться и в церкви бывал очень редко, уже как неверующий. Мама очень огорчалась, но не настаивала, я не помню никаких разговоров на эту тему».

Ясно, что родители Андрея Сахарова жили по законам духовной свободы. А его внутренняя свобода привела его к зрелому пониманию своей веры, немногословно изложенному в его кредо.

Сахаров ушел из жизни за два года до краха советской власти, и его неприятие «официальных Церквей» не в последнюю очередь касалось РПЦ. Он понимал, что это сам Сталин, в 1943 году, вытащил церковь из полу-подполья, чтобы выбить оружие из рук врага (открывавшего православные храмы на оккупированной территории) и взять в свои руки.

После закрытия ЦК, при «вскрытии» советских архивов выяснилось, что иерархов РПЦ назначали в ЦК КПСС, а главным надзирателем над церковью Сталин поставил КГБиста, у которого за плечами были многие «заплечные дела» - скоро сшитые дела физиков и нефизиков, оформившие их убийство.

В постсоветское время бесцензурные средства массовой информации сообщали о новой церковной жизни такое…, что шел я на конференцию с изрядным скепсисом. Надежду вселяли лишь слова «мирное и непримиримое». То, что надо родной стране.

Конференция проходила в здании Института философии Академии наук. В зале не было свободных мест, и я остался у дверей. Шел доклад о неком епископе, который в пятом-шестом веке противостоял злу в церкви - противостоял мирно и непримиримо. Докладчик говорил о церкви, как живом сообществе верующих, и о церкви, как бюрократической иерархии. Понятное соотношение общества и власти. Церковная моя неграмотность не мешала получить удовольствие от знакомства с правозащитником из далекого прошлого. Радовала также и аудитория: никаких постных физиономий, живой вдумчивый интерес. А на дворе был 2005-й, уже не первый год в России без возвышающего обмана общественного идеализма.

В перерыве конференции Елена Цезаревна познакомила меня с о. Иоанном. Я уже знал от нее, что они познакомились на конференции, посвященной творчеству Солженицына. Она обратила внимание на прекрасную русскую речь молодого человека в рясе, но изумилась, когда в перерыве он подошел к ней и спросил, не может ли она приехать к ним, в село Заостровье под Архангельском, чтобы рассказать о Солженицыне. Вместо ответа она предупредила, что она – неверующая. Он же сказал, что это не имеет значения, что он ищет живые свидетельства о жизни Солженицына и жизни страны в то, для него доисторическое время. Она поехала и вернулась полная светлых впечатлений. А он тогда в книге Лидии Чуковской «Памяти детства» открыл нечто важное для него и для православного братства в его приходе так далеко от Москвы. Эту книгу они читали и обсуждали на своих собраниях.

Это обрадовало и удивило. Обрадовало, потому что и мне эта книга очень нравится, а удивило тем, что в ней как будто не было ничего православного, церковного и вообще религиозного. Книга эта о жизненных впечатлениях девочки. А писала книгу пожилая женщина, которая как-то на мой вопрос о религиозности дорогого ей человека, ответила, что этого совсем не понимает и не хочет об этом думать, - ей достаточно ощущать его талант и силу духа. Что же такого драгоценного нашли в ее книге церковно-верующие люди?! Такой вопрос занимал меня, когда я впервые увидел о. Иоанна.

После обмена несколькими фразами я понял, что он ориентируется в биографии Лидии Чуковской не хуже меня. Перерыв подходил к концу, и мой собеседник спросил, когда я собираюсь следующий раз в Москву. Видя перед собой человека в рясе, я ответил с улыбкой: “Как только на то будет воля Божья”. Он же, глядя на меня серьезно и ясно, спросил: “Вы - православный?” “Нет”, ответил я честно. “Протестант?” Опять нет. “Но Вы стараетесь слушать голос Божий?” Наконец, я мог сказать “Да”. И, похоже, ответ его удовлетворил.

После перерыва выступала Елена Цезаревна и в свой рассказ, как я и думал, не вплела ни единой религиозной ниточки. Она говорила о чисто светском противостоянии банальному советскому злу, о противостоянии мирно-непримиримом и основанном лишь на голосе совести, а не каком-то священном писании. Честный рассказ о честном противостоянии злу. Неясно мне было лишь, как этот рассказ укладывается в православное мировосприятие. Зал слушал по-прежнему внимательно, но не просто ли то была вежливость?

Свято-Филаретовский институт, организовавший эту конференцию, сообщал тогда об участии в ней “членов 11 конфессий и деноминаций”. Неужели организаторы и неверующих сочли одной из конфессий?

В размышлениях о душевном контакте разноверующих людей мне помогла фраза из лекции С.С. Аверинцева о христианском взгляде на семью: «Все мы, разумеется, видели людей, почему-то считающих себя неверующими, у которых мы можем с пользой поучиться любви». Помогли и слова о. Иоанна Привалова из его рассказа о Лидии Чуковской: «…есть тайна веры и тайна неверия».

Нужна смелость духа, чтобы жить в мире, где есть тайны и чудеса, -- такие, например, как неожиданные встречи и внезапные прозренья.

Нужна смелость духа, чтобы в таком мире искать истину и отстаивать ее. История науки говорит об этом устами замечательных физиков. Вот что, например, писал Эйнштейн своему другу:

“Ты находишь странным, что я говорю о познаваемости мира как о чуде или как о вечной тайне. Но ведь следовало бы ожидать мира хаотического, узаконенного лишь в той мере, в какой мы упорядочиваем его своим разумом подобно алфавитному порядку слов. Совершенно иной порядок проявился, например, в теории гравитации Ньютона. Он придумал аксиомы этой теории , но сам ее успех предполагает высокую упорядоченность объективного мира, ожидать которую заранее нельзя. В этом и состоит “чудо”, которое лишь усиливается по мере расширения наших знаний.”

А физик Сахаров поделился своим “глубоким ощущением”, что привычное противопоставление религиозного мышления и научного “имеет какое-то глубокое синтетическое разрешение на следующем этапе развития человеческого сознания”, что Вселенная в целом имеет внутренний смысл. В этом религиозном чувстве Сахаров видел проявление «бунтарской закваски в человеческой психике». И, действительно, требуется изрядная смелость, чтобы признать незримое, -- и в научном познании и в устройстве жизни человека и общества.

Такая смелость духа предполагает глубокую веру и у человека науки и у человека литературы. Но, казалось мне, подчиненность церковным догматам и ритуалам должна как-то ограничивать духовную свободу, хотя в самом священнике Иоанне Привалове открытость взгляда на мир и свобода духа не вызывали сомнений.

Возможность проверить сомнения представилась мне, когда через год после знакомства, продолжившегося в переписке, о. Иоанн предложил мне приехать к ним и рассказать в Архангельской областной библиотеке о том, что я видел своими глазами в Лидии Чуковской и что с ее помощью узнал и понял в истории России. Кроме того, предложил рассказать его прихожанам об Андрее Сахарове, книга моя о котором вышла незадолго до того. Предупредил, что народ у них серьезный, и что от меня ожидают рассказ основательный, «часа на три». Я изумился и переспросил. Да, именно так.

Несколько незабываемых дней прожил я в доме о. Иоанна, рядом со Сретенским храмом в селе Заостровье, общался с прихожанами и с пришедшими на встречу в Областной библиотеке. Впечатления до сих пор согревают меня и укрепляют надежду на силу света. А тогда меня поразило в моих собеседниках сочетание чистосердечной веры, открытости миру и какой-то здравой человечной деловитости. Интерес к жизни во всей ее полноте и глубине, прямые вопросы, ожидание ясного честного ответа, свобода и достоинство человека. Все было настоящим, и этому ощущению совершенно не мешало, что православный уклад жизни мне в сущности знаком лишь по книгам. Мне стало понятно, почему этим людям интересны и важны свидетельства Лидии Чуковской, почему они решили своими силами издать некоторые ее книги. Если в стране, если в Церкви возможны такие братства людей одухотворенных и просвещенных, и старающихся просветить окружающее общество, то я лично не имею ничего против такого их вмешательства в дела мирские.

Из бесед с прихожанами я понял: «каков поп, таков и приход». В других тамошних приходах, к примеру, за соответствующую плату крестят любого желающего, не задавая лишних вопросов. О. Иоанн крестит бесплатно, но лишь после того, как убедится, что желающий приобщиться к Церкви действительно понимает, чего он хочет. Такое понимание требует времени, вдумывания в учение Библии, в свою собственную жизнь. На это может понабиться полгода, а может и больше. А если кому-то некогда и есть более неотложные дела, то, значит, он не туда попал. Но многие попали именно туда. За годы служения о. Иоанна вокруг него образовалось православное братство, братство мирян -- местных крестьян, кораблестроителей из Северодвинска, учителей из Архангельска, людей самых разных профессий. Их объединяет то, что все они -- «нищие духом»; о. Иоанн открыл для меня смысл этого библейского выражения – это те, кто «духовной жаждою томим», словами поэта. Братство само организует свою жизнь, касается ли это выбора книг для совместного обсуждения или практических дел по ремонту храма или заботе о детях. Мне довелось присутствовать на одном из их собраний и ощутить атмосферу, соответствующую словам «К свободе вы призваны, братья… ».

Покидал Архангельскую землю я с самыми светлыми чувствами. Но никак не думал, что эти чувства пригодятся мне в профессиональной работе.

В истории науки есть загадка рождения современной физики. Что именно произошло в 17 веке, что именно изобрел Галилей, если темп развития физики ускорился раз в сто? И почему этот процесс легко распространился по всей Европе, включая Россию, но не проник – на протяжении трех веков – в другие великие цивилизации, Китайскую, Индийскую, Исламскую, при всех их технических достижениях, усвоенных в Европе: бумага из Китая, десятичные цифры из Индии и алгебра («альджабр») от мусульман?

В работах на эту тему я не раз натыкался на фразу типа «по иронии истории сам Галилей верил в Бога». Не только он, но и Кеплер, и Ньютон – все основоположники современной физики! Не слишком ли много иронии? Некоторые историки писали о том, что христианское мировосприятие как-то особенно благоприятно для науки, но аргументация была неопределенной и неубедительной. Надо было найти принципиальное отличие физики современной от физики до-Галилеевской, от физики Архимеда. Отличие это основано на вере в познаваемость мира и в свободную способность человека, созданного «по подобию Божью», изобретать любые понятия для описания природы, если эти понятия можно проверить на опыте. Такая вера ниоткуда не следовала. Кроме как из Библии. И поэтому библейская вера дала основоположникам современной физики реальное преимущество, которого не было даже у людей одаренных в других цивилизациях. Ломоносов, Лобачевский, Менделеев и Лебедев своими достижениями ясно показали, к какой цивилизации принадлежит Россия, которая гордится этими именами. Поэтому у историка науки есть основания назвать Библейской цивилизацию, объединяющую европейские культуры, включаю русскую, и объединить названием «Библейский теизм» те родственные религии, которые формировали европейские культуры.

После того, как современная наука продемонстрировала свою мощь, к ней мог подключиться и человек, считающий себя неверующим, но ему все равно надо было верить в познаваемость мира и в познавательную свободу человека.

При этом важны не европейская прописка или формальное участие в церковной жизни, а внутренняя принятие взгляда на мир и на человека, который принесла Библия. Этот взгляд растворен во многих формах европейской культуры и, в частности, в русской классической литературе. Но приобщение к этому взгляду не дается автоматически, оно требует просвещения и внутренней духовной работы над собой.

Этому служила нецерковная Лидия Чуковская, служит ему и священник Иоанн Привалов. А до них многие другие. Но не слишком многие.

Согласно недавнему опросу населения, православными себя считают три четверти россиян. Раз считают, людям надо верить. Другое дело, какой смысл кто вкладывает в этот эпитет. Согласно тому же опросу, 60 % вовсе никогда не читали Библию. Это значит, что не читали как минимум половина считающих себя православными, что в свою очередь подтверждает диагноз знатока русской жизни Н. С. Лескова, сделанный в позапрошлом веке: "Русь крещена, но не просвещена" .

С точки зрения не богословской, а историко-научной, считающие себя православными делятся на христиан и, простите за выражение, идолопоклонников. У меня лично не хватает фантазии представить себе христианина, который никогда не читал Библии. Тот, кто принимает всерьез библейский взгляд на мир, знает, что есть высший суд, недоступный звону злата. Человек может не решиться назвать этот суд Божьим, но суд совести неплохо обеспечивает подобную независимость. А идолопоклонник легко обожествляет силы земные – большого ли начальника, собственную ли плоть, и снимает с себя ответственность за все на свете. Он, тем не менее, имеет право на эпитет «православный», поскольку точно знает, как «правильно славить» -- когда, например, яйца надо красить, а когда их нельзя есть, о чем в Библии ничего не сказано.

Идолопоклонники есть в любом обществе. Важно, какую долю они составляют. А чтобы уменьшить эту долю, нет иного средства кроме как просвещение. Просвещение словом и делом. Как именно, решать человеку в соответствии с его способностями и призванием. Служить просвещению может и литератор и священнослужитель. Служили просвещению и поэт Пушкин, и его старший современник, митрополит Московский Филарет (1783-1867), которому поэт посвятил обезоруживающе благоговейные строки. Стараниями святителя и просветителя Филарета появился первый русский перевод Библии.

Были однако в Православной церкви и «затемнители», которые прикладывали огромные усилия, чтобы помешать главному делу жизни св. Филарета.

Затемнители есть, похоже, и ныне. Только что, после двух недель клеветы и поношения, они отлучили священника Иоанна Привалова от его прихода в Сретенском храме в Заостровье и направили его «под надзор».

Дай Бог ему и всем российским просветителям сил мирно и непримиримо противостоять злу в церкви и обществе!

Геннадий Горелик,

историк науки, биограф Андрея Сахарова, Льва Ландау, Матвея Бронштейна